ЛИТКЕ Федор Петрович (1797-1882)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава третья.
Второе плавание брига «Новая Земля», 1822 год

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава пятая.
Четвертое плавание брига «Новая Земля», 1824 год

Глава шестая.
Беломорская экспедиция

Глава седьмая.
Печорская экспедиция

ТАБЛИЦА ПЕРЕВОДА В МЕТРИЧЕСКИЕ МЕРЫ

[26]

ПРЕДИСЛОВИЕ

Составив, по поручению Государственного Адмиралтейского Департамента, описание путешествий к северу, под моим начальством совершенных, обязан я предварительно сказать несколько слов о форме, ему данной.
Я начал с обозрения всех бывших до меня путешествий к Новой Земле. Знаю, что против введений этого рода существует довольно сильное предубеждение; что их почитают вообще сухими только выписками из книг давно известных - выписками, делаемыми единственно для утолщения собственной своей книги. Против этого должно мне оправдаться. Я счел необходимым составить это обозрение для того, чтобы положить какое-нибудь основание собственному моему описанию; чтобы сделать его вразумительнее, сообщив читателю некоторое понятие о степени наших географических сведений в отношении того края. Мы до сих пор еще не имеем полной истории путешествий в ту сторону. Хронологическая история Берха¹ написана более для читающей публики вообще, нежели для географа, который не находит в ней многих подробностей, для первой - скучных, для него же - необходимых, и, сверх того, никакой критики. Обозрение северных путешествий, приложенное к путешествию брига "Рюрик", конечно, было бы удовлетворительно в этом отношении, если бы почтенный автор описал все путешествия с одинаковой подробностью; но так как предметом плавания брига "Рюрик" было искание северо-западного прохода, то и адмирал Крузенштерн² должен был ограничить подробные описания и разбор одними путешествиями на северо-запад, коснувшись остальных только мимоходом, в чем и сознается, обещая со временем сделать обстоятельнейшее описание путешествий на северо-восток^(*1). К тому же в обоих этих сочинениях нет нескольких путешествий, которые мне случалось найти в старинных, частью и редких книгах, которыми изобилует библиотека Адмиралтейского Департамента - путешествия, разрешающие многие запутанности как в географии северо-восточного края вообще, так и во многих сочинениях и позднейших путешествиях в ту сторону.
Форма журнала, данная всей книге, может и должна многим не понравиться. Но я сохранил ее, считая обязанностью отдать перед публикой такой же отчет в моих действиях, какой был мною отдан моему начальству. В мореплавании вообще, а тем более в морях ледовитых, [27] где к обыкновенным трудностям этого дела присоединяются никаким расчетам не подчиненные препятствия ото льдов и суровости климата, один потерянный час, одно обстоятельство, пропущенное без пользы, без внимания, могут причинить потери невознаградимые, и даже конечный неуспех предприятия. И потому, в оправдание свое, должен я был дать читателю отчет в каждом шаге моем, представить ему полную, простую, без прикрас, картину всех моих, действий, чтобы дать ему возможность быть моим судьей. Я надеялся этим показать, что причиною невеликого успеха моих плаваний были препятствия физические более, нежели недостаток рвения или решительности с моей стороны.
Подробности мореходные в морских путешествиях были всегдашним источником жалоб со стороны некоторых читателей. "К чему эти NO и NW?"--говорят они. На это ответствую: я никогда не мог надеяться сделать книгу мою общезанимательной, не имея ни новости предметов, как Форстер³, ни необычайности положения, как Парри⁴, а еще менее ученых исследований первого и важных открытий последнего. Единообразное, по большей части неуспешное плавание - страна, бедная во всех отношениях - вот предмет моей книги. Итак, должен я был ограничиться старанием быть полезным. Я пытался достигнуть этого изложением всего, что может служить руководством будущим мореплавателям, и дать полное по возможности понятие о гидрографии этой страны. Обыкновенному читателю трудно поверить, как важно бывает иногда для мореходца самое, по-видимому, маловажное обстоятельство, и какую пустоту оставляет прохождение некоторых подробностей, с намерением сделать рассказ быстрее и приятнее. Я решился лучше подвергнуться опасности быть скучным, нежели неясным или недостаточно точным.

1826
Ф. ЛИТКЕ

[31]

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Критическое обозрение путешествий к Новой Земле и берегам, ей прилежащим, до 1820 года. Состояние карт в это время

Большая часть важнейших географических открытий сделана была случайно. Сбитый бурей с пути своего норманнский морской разбойник доставил первое сведение об Исландии^(*2). Колумб, искавший ближайшего морского пути в Восточную Индию, открыл Новый Свет; последователи его, искавшие того же, открыли мириады островов, рассеянных по пространству Великого океана; мореплаватели, старавшиеся проникнуть туда через север, обрели Шпицберген; наконец, искавшие северо-восточного пути к Великому океану, открыли больший из всех островов, лежащий в Северном Ледовитом море, - Новую Землю.
Говоря об открытии Новой Земли, я разумею первые достоверные сведения о ней, достигшие до народов просвещенной тогда части Европы. В пространнейшем смысле, первыми открывателями этой земли были, без сомнения, россияне, обитатели Двинской области. Настоящее ее название, которого никогда и никто у ней не оспаривал, достаточно то доказывает. Замечательно, что ни одному из мореплавателей XVI и XVII веков, имевших особенную страсть давать свои имена землям и местам, уже прежде открытым и названным (что они доказали на материке и островах, прилежащих к Новой Земле), не пришло в мысль переименовать по-своему й эту последнюю. Самые первые из них говорят о ней, как о такой земле, о которой они уже прежде слыхивали. Они находили на отдаленнейших к северу берегах ее кресты со славянскими надписями, развалины жилищ и прочее. Русские мореходцы, им встречавшиеся, указывали им путь, давали наставления. Все это доказывает, что россиянам в половине XVI века все берега Северного океана были подробно известны и что, следовательно, мореходствовать по нему начали они уже несколькими веками ранее.
Но к какому времени нужно отнести начало мореплавания русских по Северному океану? Когда именно сделалась им известной Новая Земля? - вопросы, которые по своей вероятности навсегда останутся [32] неразрешенными, и по причинам весьма естественным. Еще и ныне не можем мы похвалиться множеством писателей, посвятивших себя похвальному труду передать потомству отдельные деяния и подвиги своих соотечественников^(*3). Могли ли они существовать в непросвещенные века, предшествовавшие XVI-му, когда и искусство письма немногим еще известно было? История первых попыток россиян в Ледовитом море и постепенных открытий всех мест, им омываемых представила бы, конечно, не менее удивления и любопытства, чем и подобная история норманнов; но все это скрыто от нас непроницаемою завесою неизвестности. Нет памятников того времени, нет преданий; и едва ли есть на чем основывать догадки, сколько-нибудь достоверные.
Летописцы повествуют, что обитатели страны, лежащей между реками Двиною и Печорою, которых Нестор описывает под именем заволоцкой чуди⁵, в первой половине IX века, были уже данниками славян новгородских^(*4). С течением времени завоеватели эти переселяясь мало-помалу в покоренную ими область, ввели с христианскою верой, язык и обычаи свои и изгладили даже следы первобытных обитателей. Следы эти находим мы теперь только в некоторых названиях рек, островов и прочего^(*5). Но когда начались эти переселения новгородцев к северу, столь же мало известно, как и многие другие обстоятельства их истории средних веков. Кажется, что в половине IX столетия не было еще их на реке Двине. Прославившийся странствованиями своими норвежец Отер или Охтер^(*6), доходивший около того времени до устья этой реки, нашел там народ, говоривший одним языком с финнами; о славянах же он не упоминает вовсе. Весьма жаль, что предприимчивый норманнов, устрашась многочисленности биармийцев, не решился вступить на землю их. Исследования его объяснили бы, может быть, до некоторой степени тогдашние отношения народа этого к новгородским славянам. [33] Должно думать, что переселения последних в двинскую сторону начались по водворении в России князей варяжского племени. Новгородцы, призывая их, имели в виду уменьшение внутренних беспокойств своего отечества и безопасность его от внешних врагов. Мятежные по характеру и по привычке, хотели они иметь протекторов, а не властелинов. По привычке их к самоуправлению не мог им нравиться новый порядок вещей, введенный Рюриком, который требовал от них подчиненности⁶. Предпочтение, оказываемое иноплеменными князьями прибывшим с ними вельможам, оскорбляло их самолюбие. Все это рождало мятежи; за усмирением мятежей следовали казни и опалы, а они влекли за собою бегство и переселение. Двинская страна, изобиловавшая дорогим пушным товаром и населенная народом мирным, открывала обширное поле деятельности для беспокойного духа новгородцев. Счастливые успехи первых искателей приключений и слухи о богатстве обретенной ими страны должны были возбудить и в других врожденную страсть к жизни наезднической^(*7), которая воображению их говорила более, нежели безусловное повиновение наместникам княжеским. Невоинственная заволоцкая чудь сделалась легкою добычей предприимчивых новгородцев; из них зажиточнейшие и знатнейшие осели и стали владеть покоренным народом и землями, под законами Новгорода, на основании половников⁷; беднейшие же, или не имевшие права владеть землями, должны были продолжать свои странствования и, следуя течению рек, скоро достигли до моря^(*8). Хотя отчизна их лежала и в отдалении от него, но сношения с варягами, единоплеменными норманнам, которые в средних веках слыли первейшими мореходцами, а потом и непосредственные сношения с последними, после Охтера неоднократно посещавшими берега Биармии^(*9), могли им в короткое время дать нужные сведения об искусстве строить мореходные суда и управлять ими. Изобилие лесов по рекам, в Северный океан текущим, давало все необходимое для их портроения. Море, изобилующее рыбами и зверями, возбуждало, вместе с любопытством, желанье и надежду наживы. При их предприимчивости, чтобы стать мореходцами, нужен был один только шаг.
Таков был, по всей вероятности, ход событий, изменивший совершенно первобытный вид Двинской страны и ознакомивший россиян с Северным океаном. В начале XII века существовал уже при устье Двины заволоцкий монастырь Архангела Михаила^(*10), из чего заключить можно, что поморье двинское еще в XI столетии заселено было россиянами и что не позже этого времени началось и мореплавание их по Северному океану. Но как далеко мореплаватели в разные времена доходили, об этом даже и догадок делать нельзя. Летописцы оставляют нас в этом случае в совершенном неведении, хотя некоторые писатели, в их темных [34] и неопределенных сказаниях, пытались увидеть доказательства того, что в XI веке уже известен им был путь на Новую Землю.
В русских летописях упоминается о каком-то походе новгородцев, при великом князе Ярославе, за "Железная врата"^(*11). Историограф Миллер⁹, основываясь на некоторых местах российских летописей, полагал, что под этим названием должно разуметь не каспийские железные ворота (Дербент), которые от новгородцев были слишком отдалены, но хребет Верхотурских или Уральских гор, который прежде назывался Югорским, и заключал, что, может быть, этим походом сделан был первый опыт к покорению Пермии и Югории^(*12). Мнение это сочинителю исторических начатков о двинском народе Крестинину казалось несправедливым. Полагая, что пролив между Новою Землею и островом Вайгачем носит название Железные ворота, думал он, что означенное место новгородской летописи должно отнести к этому проливу, и заключал из этого, что новгородцы в XI веке знали уже Новую Землю^(*13). Мне кажется мнение это неосновательным, во-первых, потому, что означенный пролив не называется Железными, но Карскими воротами или просто воротами, как я уверился из согласного показания новоземельских наших мореходов, которых я нарочно об этом расспрашивал. Неизменность, с каковою в той стране данные однажды названия переходят из рода в род, убеждает меня, что он и в старину так не назывался. То же доказывают и сведения, Крестининым собранные: так как где просто показания кормщиков приводятся, там и пролив называется .просто воротами^(*14), и кажется, что только это место в летописях навело его на мысль назвать этот пролив Железными воротами. Есть такого названия пролив и на Новой Земле, но далее к северо-западу. Но если и предположить, что место это в XI веке действительно называлось Железными воротами, то и тогда сомнительно еще будет, о нем ли повествуют летописцы, так как невероятно, чтобы о таком подвиге соотечественников своих стали они говорить так кратко, что даже не упомянули, на судах ли или сухим путем был он совершен? В какую землю за Железными воротами пришли? И зачем туда ходили? Мы имеем в Белом море два пролива этого названия: между северной оконечностью Мудьюжского острова и матерым берегом, и между островами Соловецким и Муксалмы. Мне кажется правдоподобнее, что новгородцы, поселившиеся около этого времени в устье реки Двины, делая набеги для покорения жителей берегов Белого моря, переправлялись через эти проливы, и что летописцы разумели какой-нибудь из этих походов.
Не находя в летописях ничего о первых путешествиях россиян по [35] Северному океану, тщетно стали бы мы надеяться найти в них что-либо к объяснению предания, в Двинском краю существовавшего, о том, что новгородцы добывали некогда на Новой Земле серебро. Предание это, сделавшееся известным в конце прошедшего века через Крестинина^(*15) и подавшее в позднейшие времена повод к снаряжению в тот край особой экспедиции, о которой будет упомянуто ниже, не подтверждается ни в каких исторических памятниках и едва ли имеет какое-нибудь основание. Открытие новых рудников - событие важное; особенно таковым должно оно быть в те века, когда количество дорогих металлов в обращении было гораздо менее, чем ныне. Нет сомнения, что в разработке их приняло бы участие и правление Новогородское, тем более что операция эта в стране ненаселенной и за морем лежащей сопряжена была с большими затруднениями и требовала больших издержек. Отправления судов на Новую Землю были бы многочисленны, назначение их общеизвестно; предприятие это повлекло бы за собой другие, оно вошло бы в связь со многими другими гражданскими делами и прочее. Как же объяснить, что обо всем этом не упоминается ни в одной летописи, ни в одной наказной или уставной новгородской грамоте, ни одним современным историком^(*16), что не дошло это ни до одного из путешественников, в XVI сто[36]летии на Новой Земле бывших? Да и на самой Новой Земле не осталось никаких тому следов. Крестинин намекает, что мореходам нашим и в его еще время известны были эти места, где серебро выходило на поверхность земли в виде некоторой накипи, но что они не добывали его по каким-то запрещениям. Мы не знаем ни о каких запрещениях по этому делу, разве были они секретные. Но если бы в самом деле и сделано было такое запрещение, то мог ли бы страх какого-нибудь приказного следствия удержать от обогащения людей, которые для умеренного заработка ежечасно подвергают жизнь свою опасности? Название губы Серебрянки приводят в доказательство истины этого предания. Но не вероятнее ли заключить, что последнее обязано происхождением своим первому? Мореходы наши не слишком разборчивы в распределении названий местам, ими открытым. На Лапландском берегу есть губа, называемая Золотою потому, что она окружена песчаными берегами. Что-нибудь подобное могло доставить и этой губе название Серебряной, Сказки словоохотливых мореходов не доказывают ничего; они повторяют только без разбора слышанное ими. Людям непросвещенным свойственно принимать за золото все то, что блестит; им родственна страсть к таинственности и к преувеличению; им приятно возбуждать удивление рассказами о богатстве стран, ими посещаемых. Во всех веках и во всех странах одинаковые заблуждения производили одинаковые предания; американская басня о богатстве Дорадо¹¹ повторилась и на нашей Новой Земле.
Итак мы не имеем ни одного прямого свидетельства о том, что Новая Земля в средние века была уже открыта нашими единоземцами, но, читая писателей и путешественников других народов, не можем мы в том сомневаться. Случай этот весьма сходен с теми, какие нередко встречаются и в наше время, а именно: о собственных своих открытиях узнаем мы впервые через иностранцев.
Мавро Урбино (Mauro Urbino), итальянский писатель, живший в начале XVII века, говорит следующее: "Россияне из Биармии (по уверению Вагриса (Wargries), плавающие по Северному морю, открыли около 107 лет назад остров, дотоле неизвестный, обитаемый славянским народом и подверженный (по донесению Филиппа Каллимаха папе Иннокентию VIII) вечной стуже и морозу. Они назвали остров этот Филоподиа; он превосходит величиною остров Кипр и показывается на картах под именем: "Новая Земля"^(*17). Вот прямое известие, что Новая Земля в начале XVI века была не только открыта, но и населена славянами. Что касается последнего обстоятельства, то в нем позволительно усомниться, [37] равно как и в том, чтобы русские мореходы назвали Новую Землю Филоподией. То и другое есть, может статься, прикраса писателей, передававших известие это. Как бы то ни было, оно доказывает, что и иностранные авторы открытие Новой Земли приписывают россиянам. Это, впрочем, единственное положительное известие, которое мне и у иностранных писателей случилось встретить.
Путешествия, ознакомившие Европу с Новою Землею, имели целью отыскание ближайшего пути в Восточную Индию.
Важные открытия, сделанные португакьцами и испанцами в конце XV века, великие богатства, бывшие плодом их и излившиеся в Португалию с Востока, в Испанию с Запада, возбудили соревнование и в других торговых и мореходных народах. Единственным средством сравняться с ними казалось открытие нового, ближайшего пути в Китай, Японию и на Пряные острова¹². Британцы, во все века отличавшиеся как предприимчивостью, так и настойчивостью в подобных предприятиях, первые стали подвизаться на этом поприще. После нескольких безуспешных попыток на северо-западе решились искать этот путь на северо-востоке.

1553. Виллоуби. Себастиан Кабот, прославившийся уже путешествиями и открытиями своими и возведенный в степень Великого Штурмана Англии (Grand Pilote of England)^(*18), начертал план этого предприятия¹³. Общество купцов, соединившихся под председательством Кабота для открытий неизвестных стран, снарядило для этого в 1553 году три корабля: "Bona Esperanza" ("Добрая Надежда") в 120 тонн, "Eduard Bonaventura" ("Эдвард Удалец") в 160 тонн и "Bona Confidentia" ("Добрая Доверенность") в 90 тонн. Начальник всей экспедиции и первого корабля был Гуг Виллоуби; вторым командовал капитан Ченслер, а третьим Дурфорт. Они отправились из Ратклифа 20 мая; в июне месяце достигли Галголанда, места рождения Охтера; потом дошли до Лафота (Лоффоден) и Сейнама. Вскоре после этого застигла их буря, в продолжение которой капитан Ченслер с адмиралом разлучился. Последний, продолжая путь свой, открыл землю на широте 72°, в расстоянии 160 лиг на OtN от Сейнама^(*19). Не будучи в состоянии пристать к ней из-за льда и мелководья, возвратился он к западу и зашел на берег Лапландии в небольшую гавань при устье речки Арзина (Arzina), где и остался зимовать по причине позднего уже времени года. Несколько раз отряжал он людей внутрь земли в разных направлениях, но не находил ни обитателей, ни следов жительства. Наконец, от холода или голода, или и от обеих причин вместе, погиб он вместе с экипажами судов^(*20) в числе 70 человек. Они были найдены на следующую весну лопарями; снаряды и товары с обоих судов доставлены в Холмогоры и по повелению царскому [38] возвращены англичанам, которые через это только узнали об участи погибших единоземцев своих^(*21). Капитан Ченслер, укрывшись после разлуки с адмиралом в Вардгоусе, ждал его тщетно семь дней. Поплыв опять к востоку, вошел он в Белое море и прибыл, наконец, в западное устье реки Двины, к Никольскому монастырю. Этим положено было начало торговли России с Англией.
Некоторые полагали, что земля, виденная Виллоуби, есть Шпицберген. Это в высшей степени невероятно, потому что в таком случае должен бы он ошибиться в широте слишком на 5 градусов; притом же, положение этой земли от Сейнама было бы в таком случае около NNW, а не OtN, как Гаклюйт именно говорит. Румб этот и вышепоказанное расстояние^(*22) заставляют полагать, что Виллоуби видел Новую Землю. Предположение это подтверждается еще и тем, что последняя на широте 72° действительно окружена опасными каменными рифами. На некоторых старинных картах показывалась на широте 72° земля под названием Willoughby's Land, но ныне достоверно известно, что земля эта не существует. Место, где Виллоуби зазимовал и погиб, есть, без сомнения, речка Варсина, впадающая в море по W сторону острова Нокуева, на широте 68°23' и долготе 38°39' О от Гринвича. Адмирал Крузенштерн весьма справедливо замечает, что река Варсина по мелкости своей не могла принять судов Виллоуби^(*23). Может быть, река Варсина в XVIII веке была глубже; но вероятнее, что Виллоуби зазимовал или в Круглой или в Нокуевской губе, поблизости от этого места находящихся. Довольно странно, что двинский летописец не упоминает, в каком именно месте найдены были английские корабли. Имя Arzina передали нам англичане, которые в свою очередь могли его узнать только от россиян. Барро присовокупляет, что она лежит неподалеку от гавани Кегор^(*24). Такой гавани по всему берегу Лапландии нет. На старинных картах название это прилагалось к NW оконечности острова Рыбачьего; это есть изломанное российское название мыса Кекурского.

Хотя по возвращении Ченслера в Англию внимание всех устремлено было преимущественно на вновь основанную торговлю с Россией, но поиски северо-восточного прохода также не были выпущены из виду. Та же купеческая компания снарядила в 1556 году пинку "Искатель" ("Searchthrift") под начальством капитана Бурро, который служил в звании мастера в первое путешествие Ченслера. Бурро отправился из Гревзенда 29 апреля; 23 мая обогнул Нордкап, названный им так в первое путешествие, и 9 июня прибыл в реку Колу, широту которой определил 65°48' ^(*25). Тут должно разуметь, вероятно, Кольскую губу, которая и в новейшие времена называлась иногда весьма несправедливо рекою. В Коле познакомился он со многими русскими мореходами, из которых большая часть шла к Печоре, на ловлю моржей. Один из них, Гаврила, предложил ему плыть вместе, обещаясь оберегать его от всех опасностей в пути. Бурро согласился и впоследствии не мог нахвалиться [39] услужливостью этого Гаврилы и его товарищей. Они проплыли мимо Канина Носа и остановились в лежащей от этого мыса на ONO (вероятно, OSO) в 30 лигах гавани Моржовец, широта которой 68°20' ^(*26). Выйдя из Моржовецкой гавани и проплыв на О 25 миль, увидели они остров Колгуев на NtW в восьми лигах; наконец, миновав Святой Нос, прибыли 15 июля в Печору. Продолжая путь к востоку, встретил Бурро на широте 70°15' много льда. 25 июля пришел к острову, лежащему на широте 70°42' и названному, во имя святого того дня, островом Иакова (S. James's Island). Здесь встретил он кормщика, по имени Лошак, с которым виделся в Коле и который сказал ему, что видимая впереди земля называется Новою Землею. Из этого следует, что остров Св. Иакова есть какой-нибудь из лежащих под южным берегом Новой Земли. Погрешность в широте, определенной англичанами, будет около 10' избыточная. Этот Лошак рассказывал ему еще, что на Новой Земле есть гора высочайшая в свете и что Большой Камень (Gamen Boldshay) на Большой Печоре не может с нею сравниться.
31 июля прибыл капитан Бурро к острову Вайгачу, где установил постоянные сношения с русскими, от которых узнал, что народ, живущий на Больших островах, называется самоедами. Выйдя на берег, нашли англичане кучу самоедских идолов, числом, по крайней мере, до 300, изображавших мужчин, жен и детей, весьма грубой работы и большею частью с окровавленными глазами и ртами. Иные из идолов были простые палки с двумя или тремя зарубками. В описании этом узнаем мы несомненно мольбище на Болванском Носе острова Вайгача, которое штурман Иванов^(*27) нашел в 1824 году точно в том же виде, как описывает его Бурро.
Северо-восточные ветры, которые, по замечанию Бурро, к востоку от Канина Носа дуют чаще всех прочих, множество льда и наступившие темные ночи, лишили его надежды в чем-либо успеть в этом году; почему и решился он плыть обратно; 10 сентября прибыл в Холмогоры, где и остался зимовать^(*28).
Аделунг говорит, что Бурро доходил до широты 80°7' ^(*29). Но, рассматривая путь этого мореплавателя, легко увериться, что известие это несправедливо, тем более, что не упоминают об этом ни Форстер, ни Бурро, который касательно английских путешествий черпал известия свои, конечно, из полнейших и достовернейших источников.
В следующем году Бурро надеялся продолжать свое путешествие, но был послан отыскивать погибшие виллоубиевы суда. Он вышел в море Березовым баром (the barre of Berozova), на котором и в то время глубина была только 13 футов; возвышение прилива 3 фута. Вот названия, которые дает он некоторым ориметнейшим местам берегов Белого моря:
Мыс Каменный ручей - Foxe nose
Остров Сосновец - Grosse Island
Мыс Воронов - Cape good Fortune
Святой Нос - Cape Gallant
Иоканские острова - S. Iohn's Islands
[40] О Золотице и трех островах упоминает он под настоящими их названиями.
Бурро определил широту острова Сосновца 66°24' и трех островов 66°55'30''. Обе только на 5-6' меньше новейших определений. Он останавливался на якоре за тремя островами и за Иоканскими; от мыса Ивановы Кресты (Juana Creos) перешел он прямо к Семи островам (S. George's Islands), не остановившись у острова Нокуева, и от этого не успел в своем деле, поскольку за этим островом нашел бы искомые им суда. Проплыв мимо Большого Оленьего острова (S. Peter's Islands), Гавриловских островов (S. Paul's Islands), Териберского мыса (S. Sower beere), острова Кильдина (С. Comfort), Цып-Наволока (Chebe Navoloch), мыса Кекурского (С. Kegor), прибыл он в Вардгоус, откуда возвратился в Холмогоры^(*30).

1580. Пет и Джакман. Неудачи, встреченные англичанами на северо-востоке, заставили их на некоторое время обратиться к северо-западу. Но так как три путешествия Фробишера¹⁴ в эту сторону были также совершенно безуспешны, то и решились они снова испытать счастье свое в восточной стороне. Общество, имевшее привилегию торговать с Россией, снарядило в 1580 году два малых судна (Barks) "Джордж" и "Виллиам", под начальством Артура Пета и Карла Джакмана. В инструкции, данной им от директора этой компании, упоминается о проливе Бурро (Burrough's Streits), под которым разумеется так называемый Вайгатский пролив, открытие которого приписывали они капитану Бурро. Пет и Джакман отправились из Гарвича 30 мая и 23 июня прибыли в Вардгоус. Ветры между NO и SO задержали их тут до 1 июля. Продолжая затем путь свой к востоку, встретили они много льда, а 7 июля увидели на широте 70¹/₂° берег, льдом окруженный, который считали Новою Землею; продержавшись около него до 14-го, поплыли они к юго-востоку и 18-го числа прибыли к острову Вайгачу, где запаслись пресною водою и дровами. Пройдя Карское море, нашли они там такой густой лед, что 16 или 18 дней были им совершенно затерты среди густого тумана. Пробравшись к 17 августа с трудом обратно в Югорский шар, решились они возвратиться в отечество и 22-го числа разлучились. Пет, проходя остров Колгуев, стал на песчаную мель (без сомнения, на Плоские кошки); 27 августа прошел он мыс Кегор (Кекурский); 31-го обогнул Нордкап, а 26 декабря прибыл благополучно в Ратклиф. Джакман, прозимовав в одном Норвежском порту к югу от Дронтгейма, на следующий год отправился в Англию и пропал без вес^(*31).
Аделунг^(*32) к этому путешествию прибавляет два любопытные письма: одно от славного того времени географа Меркатора к не менее славному Гаклюйту, другое к Меркатору от некоего Балаха. Письма эти изображают нам понятия ученых того века о положении северных стран, а последнее сверх того свидетельствует, что россияне в XVI столетии помышляли уже вступить вместе с другими народами на поприще морских открытий. По этим причинам поместил я в конце этого обозрения сокращенный его перевод.
[41] Новая неудача надолго отклонила помыслы англичан от северо-восточного прохода. Нельзя не удивиться, что неуспешные поиски его в узком и неглубоком проливе, каков есть Югорский Шар, где льды необходимо должны часто спираться, так скоро лишило их всей надежды и что никому не пришло в мысль попытаться обойти с запада и севера новооткрытую ими землю, где море несравненно глубже, просторнее и, следовательно, успех должен бы быть вероятнее. Причиною тому были, без сомнения, как недостаток средств, так как все совершенные доселе путешествия снаряжены были на средства частных людей, так и то, что подобное предприятие на северо-западе обещало лучший успех. Соперники англичан на море, голландцы, только что освободившись из-под утеснительного правления Филиппа II, принялись за это дело с большею основательностью.

1594. Най и Баренц. Еще в 1593 году некоторые миддельбургские купцы, между которыми главнейший был Балтазар Мушерон, составили Общество для снаряжения на этот предмет одного корабля^(*33). Примеру их последовали энкгейзенские купцы, с помощью Генеральных Штатов и принца Мавриция Нассавского, как генерал-адмирала; а потом и амстердамские, побуждаемые к тому славным того времени космографом Планцием¹⁵. Миддельбургским кораблем "Лебедь" командовал Корнелис Корнелиссон Най, бывший некоторое время в России по поручениям Мушерона; ему приданы были для переводов купец Франц Деладаль, знавший хорошо русский язык, и некто Христофор Сплиндлер, урожденный славянин. Энкгейзенский корабль "Меркурий" вверен был Брандту Исбранту (иначе Брандт Тетгалес); на нем был суперкаргом¹⁶ Иоанн Гуго фон Линшотен, описавший подробно плавание этих судов. Капитаном амстердамского корабля "Посланник" был Вильгельм Баренц фон дер Схеллинг, гражданин амстердамский, искусный и опытный мореходец; ему дана была еще небольшая шеллингская рыбачья яхта. Путешествие последнего описано Герардом де Вером. Экспедиция эта должна была действовать раздельно. Первым двум судам, под начальством Ная, положено было, по примеру англичан, искать проход между островом Вайгачем и матерым берегом; а Баренц с другими двумя должен был плыть севернее Новой Земли, по совету Планция, считавшего, что этим только путем есть возможность обрести северо-восточный проход.
5 июля 1594 года Най с отрядом своим отправился из Текселя в море, назначив Баренцу, который еще не совсем был готов, встречу за островом Кильдиным. Первый прибыл сюда 21-го, а последний 23 июня. 29 июня Баренц отправился в свой путь к северо-востоку. 4 июля усмотрел он землю, "называемую россиянами Новою Землею", а ночью прибыл к ровному, далеко от берега выдающемуся мысу, который назвал) Langenefs. По восточную сторону этого мыса, в большой губе, выезжал он на берег, но не нашел людей, а только следы их пребывания. Широта этого места 73°15'. Отсюда поплыл он далее и, миновав мыс Lagenhoeck (по другим Capo Baxo), от Лангенеса в четырех милях^(*34) лежащий, достиг губы Lomsbay, пятью милями далее находящуюся и названную так по птицам, по-голландски Lommen^(*35) называемым, кото[42]рых найдено тут великое множество. Птицы эти довольно велики, но имеют столь малые крылья, что нельзя понять, как они могут держаться на воздухе. Они вьют гнезда на отрубах скал, для безопасности от зверей, и кладут по одному только яйцу; людей они так мало боятся, что когда одних берут из гнезд, то другие спокойно остаются сидеть на местах. В большой губе этой под западным берегом есть безопасная гавань глубиною шесть, семь и восемь сажен. Голландцы выезжали в ней на берег и поставили знак из старой мачты, тут же ими найденной. Широта Lomsbay 74°20'. Между западной оконечностью Lomsbay и Langenefs нашли они две губы. От Lomsbay к северу открыли остров Адмиралтейства, восточная сторона которого окружена мелями. Остров этот должно обходить на большом расстоянии, потому что вблизи него глубины весьма переменны: вслед за 10-саженными оказываются 6-саженные, потом опять 10-12 и более. 6 июля в полночь прибыли к Черному мысу (Swartenhoeck), лежащему на широте 75°20'. Около восьми миль далее нашли остров Вильгельма, на котором было много выкидного леса и моржей - престранных и сильных морских чудовищ (seer wonderbare en stercke Zeeronsters). Баренц измерил в этом месте большим квадрантом высоты солнца и нашел широту места 75°55'. 9 июля стали они на якоре за островом Вильгельма в губе, названной ими Beeren-fort. 10-го числа подошли к Крестовому острову (Kruys Eylant), названному так по двум большим крестам, на нем стоявшим; в острове есть небольшая заводь, где гребным судам приставать можно. Остров этот совершенно гол; лежит слишком в двух милях от матерого берега и имеет длины около полумили с запада на восток. От обеих его оконечностей простираются в море рифы. Около 8 миль далее лежит мыс Нассавский (Hoeck van Nafsau), низменный и ровный, которого также опасаться должно. Проплыв отсюда к OtS и OSO пять миль, увидали они к NOtO берег. Полагая, что это какой-нибудь остров, различный от Новой Земли, легли они в ту сторону; но ветер внезапно усилился так, что они 16 часов должны были дрейфовать без парусов. В эту бурю потеряли они гребное судно, которое залило волнами. 13-го числа встретили столько льда, сколько только с марса видеть можно было. Лавируя между этим льдом и берегом Новой Земли, подошли они 26-го к мысу Утешения (Troost-hoeck); 29-го были на широте 77°, и тогда севернейший мыс Новой Земли, называемый Ледяным (Yshoeck). лежал от них прямо на восток. Тут попались им на берегу камешки, блестевшие как золото, которые по этой причине и были названы золотыми (Goutsteen). 31 июля достигли они островов Оранских. Видя, наконец, что, невзирая на все труды, невозможно им будет пробраться сквозь окружавший их лед и что сверх того и люди становятся беспокойны и недовольны, решился Баренц возвратиться с тем, чтобы, соединясь с другими судами, узнать от них, не нашли ли они в той стороне прохода.
1 августа поплыли они обратно к западу; миновали Ледяной мыс, мыс Утешения, Нассавский и прочие места, прежде ими виденные^(*36), [43] и 8-го числа подошли к небольшому островку, около полумили от берега лежащему, который они, по причине черной его вершины, назвали Черным (het Swarte Eylant). Тут обсервовал Баренц широту 71°20'. За островком был большой залив, по мнению Баренца тот самый, куда прежде его заходил Оливьер Беннель (Olivier Bennel) и который называется Constint Sarck (по другим Constant Serack). В трех милях от Черного островка нашли они низменный мыс с крестом, названный по этой причине Крестовым (Kruyshoeck); 4 мили далее другой низменный же мыс, названный Пятым или мысом Св. Лаврентия (Vyfde of S. Laurent's hoeck), за которым находился большой залив. Еще тремя милями далее открыли мыс Schanshoeck^(*37), к которому вплоть лежит низменный черный камень, и на нем крест. Тут съезжали они на берег и нашли зарытые шесть кулей ржаной муки и кучу камней и заключили, что в этом месте должны были быть люди, от них убежавшие. На фальконетный выстрел оттуда стоял яругой крест, а возле него три деревянных дома, построенных по образу северных жителей, в которых лежало множество разобранных бочек, из чего они заключили, что тут должна производиться ловля семги. Тут же стояли на земле пять или шесть гробов, возле могил, наполненных каменьями, и обломки русского судна 44 футов длиною по килю. Находящейся в этом месте, безопасной при всех ветрах гавани дали они название Мучной (Meelhaven) по причине найденной муки. Между этой гаванью и мысом Schanhoeck лежит губа Св. Лаврентия, столь же безопасная при северо-восточных и северо-западных ветрах. Широта этого места 70°45'. Проплыв 10 милями далее, прибыли они 12 августа к двум островкам, названным островками Св. Клары (S. Clare), из которых крайний лежит в одной миле от берега. Встреченный тут в большом количестве лед заставил их удалиться к SW ^(*38). 15-го числа определил Баренц широту места 69°15'; проплыв после того к востоку 2 мили, пришел он к островам Матвееву и Долгому (голландцы пишут Matfloe en Delgoye), где встретился с отрядом Корнелиса Ная, который в тот же день прибыл от Вайгача и думал, что Баренц обошел вокруг всей Новой Земли.
По нынешним нашим сведениям о Новой Земле не трудно нам будет следовать шаг за шагом по пути Баренца. Первый пункт берега, им увиденный, мыс Langenefs может быть только Сухой Нос, лежащий на широте 73°46', поскольку южнее, на пространстве слишком 60 миль, т. е. до мыса Бритвина, нет ни одного мыса, который бы можно было назвать ровным, далеко в море выдающимся; а севернее нельзя его искать потому, что погрешность в широте, простирающаяся и теперь до половины градуса, была бы тогда еще более. Что широта Langenefs в повествовании Девера показана слишком малою, явствует из самого повествования: широта Lomsbay определена 74°20'; расстояние от Langenefs девять миль; отнеся все это расстояние на широту, выйдет широта Langenefs 73°44', все еще 29 минутами большая указанной в повествовании. То же доказывает и карта, к этому приложенная, на которой Langenefs означен совершенно в одной широте с Сухим Носом.
Большая губа по восточную сторону Лангенеса есть губа Софронова. Lomsbay есть губа Крестовая, лежащая на широте 74°20' и в 8¹/₂ не[44]мецких милях от Сухого Носа. На южном ее берегу есть гора с несколькими уступами, на которых ютится множество всякого рода морских птиц. Все это совершенно соответствует показаниям Баренца.
В острове Адмиралтейства, по расстоянию его от Lomsbay, а тем более по мелям, его окружающим, нельзя не узнать острова Глазова или Подшивалова, промышленников наших.
Острое Вильгельма есть один из Горбовых островов, a Beeren-fort - Горбовое становище. Широта острова Вильгельма определена в 1822 году 75°45', 10 минутами меньше Баренцовой.
Остров Крестовый и мыс Нассавский под этими же названиями нанесены на новейшей нашей карте. Первый весьма легко было узнать по обстоятельному описанию Баренца. Он принадлежит, может быть, к островам, называемым промышленниками Богатыми. Широта последнего определена 76°34'.
Существование земли, будто бы виденной голландцами к востоку от мыса Нассавского, весьма сомнительно. Они сами об ней слегка только, а в следующее путешествие и совсем не упоминают. Может статься, видели они какой-нибудь выдавшийся мыс Новой Земли; а еще вероятнее, что скопившийся туман приняли за землю.
Ледяной мыс должен быть тот самый, который промышленники Ледяным же, иначе Орлом, называют^(*39). Расстояние его от северо-восточной оконечности Новой Земли (которую россияне Доходами, голландцы мысом Желания именуют^(*40)) по рассказам промышленников 100 верст, по голландским картам 110 верст. Большие ледники (glaciers) на нем могли быть причиною того, что как голландцами, так и русскими дано ему одно название.
Оранские острова, как дальнейшие к северо-востоку, есть без сомнения остров Максимков, русских промышленников, лежащий близ Доходов^(*41). Остров Максимок, расположенный на аделунговой карте на широте 74¹/₂° и перешедший с нее на многие другие карты, в том числе и на русские^(*42), есть, по всей вероятности, не что иное, как этот Максимков остров. Витсен говорит о нем: "остров Максимко или Максимок, лежащий в виду Новой Земли, есть дальнейшее место из посещаемых россиянами для звериных промыслов". Это доказывает, что мнимый остров Максимок есть точно остров, лежащий против мыса Доходы. Далее: "некоторый русский мореход рассказывал мне, что он во время сильной бури от О в трое суток придрейфовал к Иоканским островам; а двоих товарищей его в то же время принесло к острову Нагелю (Нокуеву)^(*43)". Этого не могло бы случиться, если б остров Максимок лежал действительно по восточную сторону Новой Земли.
Черный остров Баренца есть остров Подрезов, лежащий в северном устье Костина Шара. Широта его 71°28', 8 минутами большая найденной [45] Баренцом; величина его, положение от берега и наружный вид в точности соответствуют описанию Баренца. После этого само собою объяснится, что должно разуметь под названиями: Constint Sarck, Constant Serach, Costine Sarca и прочее, над которым разные писатели столько ломали себе головы. Аделунг считает это островом. Форстер нисколько не сомневается, что Bennel был англичанин и что Constint Sarch есть не что иное, как Constant Search (постоянный поиск); но признается в неведении, когда и зачем Bennel туда приходил^(*44). За Форстером и Барро говорит утвердительно же, что англичанин Brunell открыл и назвал губу Costine Sarca; думает только, что это должно быть Coastin Search (прибрежный поиск)^(*45). Витсен, прилежный собиратель сведений о северо-восточном крае, слышал, вероятно, настоящее название Костина Шара, но смешав Шар и Царь, называет пролив сей Царем Константином! ^(*46).
Крестовый мыс есть Междушарского острова мыс Шадровский, лежащий в трех милях (немецких) от острова Подрезова; на нем и ныне стоит крест. Мыс Св. Лаврентия есть или Бобрычевский или Костин Нос, лежащие в 4¹/₂ милях от Шадровского. За этим мысом простирается южное устье Костина Шара, которое есть упоминаемый голландцами большой залив.
Schanshoeck есть Мучной Нос, лежащий в 2¹/₂ милях от Костина Носа и составляющий западную оконечность губы Строгановской; Meelhaven - Васильево становище, вдающееся из этой последней к северо-востоку, а губа Св. Лаврентия есть губа Строгановская. В губе этой находятся поныне следы строений, в которых, по преданиям, обитали некогда новгородцы Строгановы, от которых и название губы происходит. Нет сомнения, что строения эти те же самые, которые были найдены голландцами. Строгановы, по всей вероятности, тогда уже не существовали.
Островам Св. Клары соответствуют острова Саханинские. Они лежат от Мучного Носа в 10¹/₂ милях; расстояние крайнего из них от берега равно одной миле; все совершенно так, как нашел Баренц.
Вынесенные, как и ныне весьма часто бывает, из Карских ворот великие массы льда, остановив его в этом месте, не допустили до южнейшей оконечности Новой Земли и заставили плыть к островам Матвееву и Долгому.
[46] Достойно примечания, что на обратном пути миновал Баренц пролив, простирающийся прямо к востоку, открытие которого было бы по этой причине для него весьма важно: я говорю о Маточкине Шаре. В 1821 году узнали и мы на опыте, что пролив этот и в умеренном от берега расстоянии весьма трудно приметить; но Баренц, сверх того, между широтами 74 и 72° плыл, кажется, в расстоянии от берега больше обыкновенного, потому что от Langenefs до Черного острова не упоминает ни об одном мысе, ни об одной губе, ни об одном острове. На карте его берег между этими пунктами простирается почти прямою чертою, хотя он в самом деле образует тут два обширных залива. Как бы скорбел Баренц, если б знал о своей ошибке!
Обратимся теперь к плаванию Ная.
Расставшись с Баренцом, остался он еще четыре дня за островом Кильдином (голландцы пишут Kilduyn). Вместе с ним лежали там на якоре два датских судна. Начальник одного из них, выдававший себя за датского офицера, требовал от них паспорта, но, получив отказ, оставил их в покое. Россияне были уже тогда господами того края и имели там чиновника, собиравшего пошлины на царя. Чиновник этот, ожидая тщетно от голландцев подарки за право ловить рыбу, хотел им это запретить; это подало повод к несогласиям, которые однако же были окончены дружелюбно. Россияне и лопари в то время, подобно как и ныне, приезжали туда только на лето; осенью же возвращались, первые в Белое море, последние в свои тундры^(*47).
Широта этого места определена 69°40'.
2 июля снялись наевы суда с якоря и направили путь к востоку^(*48). 5-го встретили весьма много льда и несколько раз принимали скопившийся туман за берег; широта по наблюдению 71°20'. Солнце находилось на SSW, прежде нежели достигало наибольшей своей высоты. 7-го числа увидели они канинский берег. В следующие два дня встречали опять множество льда, который выплывал из губы, лежащей между Каниным и Святым Носом (Чешская губа), и спирался у острова Колгуева, а особенно на мелях, от южной его оконечности к OtS простирающихся (Плоские кошки), где он большими грудами нагроможден был. 9-го числа подошли они к берегу Святого Носа и, продолжая путь к NO, остановились 10-го на якоре за островом Токсаром ('t Eylant Toxar). В этом месте встретились они с одной русской ладьей, шедшей в Печору, к которой на другой день присоединились еще три. Мореходы, на этих ладьях бывшие, уверяли голландцев, что у Вайгача встретят они непреодолимые препятствия: одни говорили, что пролив мелок и всегда почти покрыт льдом, что он усеян множеством камней, делающих проход невозможным; другие утверждали, что хотя пройти этим проливом и можно, но что множество в нем китов и моржей часто окружают и разбивают корабли; что недавно еще, по повелению царя, посланы были туда три ладьи, которые, не сделав ничего, погибли во льду со всеми почти людьми, кроме весьма немногих, которым удалось спастись на берег с этим печальным известием. Голландцы не верили этим рассказам, считая их выдуманными для того только, чтоб отклонить их от предприятия.
Широту острова Токсара определили они 68°30'.
[47] Поставив на пригорке крест с надписью, в знак своего пребывания, оставили голландцы остров Токсар 16 июля и поплыли далее. Погода была так тепла, как в Голландии в каникулы, и комары беспокоили их чрезвычайно. Следуя вдоль берега, низменного и песчаного, простиравшегося к О и OtN, миновали они речку Колоколкову (Colocolcova), узкую и извилистую. Русские рыбаки, с ладьей плывшие, взялись показать им дорогу, и 17 июля вошли вместе с ними в речку Песчанку (Pitzano), которая оказалась также мелкой и неудобной. Тут узнали голландцы, что до реки Печоры, на расстоянии 11 миль, встретят они много мелей, но, миновав их, найдут большую глубину, а у острова Варандея, который на картах называется Олгейм (Olgijm), хорошую гавань.
18-го числа вошли они в Печору и бросили на 6 саженях глубины якорь, чтобы переждать сильную бурю от О; на рассвете поднялся северный ветер, и они продолжали путь свой к востоку, а 21-го числа, по счислению в 30 милях от Печоры, увидели берег острова Вайгача; море было покрыто множеством плавающего леса, между которым видны были целые деревья. Морская вода была так мутна, как в канаве (als dat van de Slooten in Hollant). Приблизясь к берегу, простиравшемуся между N и NNW, усмотрели они у самой воды два креста, которые, как после оказалось, были русские. В этом месте останавливались они на короткое время на якоре на 10 саженях глубины и нашли широту 69°45'. 22-го числа пришли к другому мысу, в 5 милях к SO от первого, против которого лежали четыре или пять островков, на одном из которых стояли два креста. Тремя милями далее открылся им пролив около мили шириною, посреди которого лежал остров. Линшотен утверждал, что это тот самый пролив, который' отделяет Вайгач от твердой земли; но адмирал Най, хотя и не мог прямо ему противоречить, приказал исследовать берег еще далее к югу, чтобы более в том увериться. Проплыв в ту сторону 10 или 11 миль, до широты 69°13', и найдя, что берег уклоняется к западу и глубина становится менее, возвратились они к прежде найденному проливу. В этот день (23-го числа) солнце в первый раз закатилось на NNO, но вскоре потом опять взошло на NOtN. Войдя в пролив, нашли они глубину от 10 до 5 сажен, почему стали на якорь и послали вперед гребные суда для промера, которые возвратились с радостной вестью, что далее к востоку глубина более, вода синее и солонее, и следовательно, нет сомнения, что в той стороне найдут они открытое море. В надежде этой утверждало их также и сильное течение с востока, приносившее с собой множество льда, который подвергал суда их немалой опасности. Убедившись, что находятся в проливе, дали они ему название Нассавского (De Straet van Nafsouw), в честь принца Мавриция Оранского. Южный берег пролива назвали Новой Вестфриз-ландией, а остров Вайгач - Енкгейзенским островом. На берегу последнего нашли они до 400 деревянных болванов весьма грубой работы, которые должны были изображать мужчин и женщин. Полагая, что местные жители изображениям этим поклоняются, назвали они то место мысом Идолов (Afgodenhoeck). Широту определили здесь 69°43'. Другому мысу, лежащему от него в двух милях к востоку, дали они название Крестового, потому что на нем найден большой крест; еще один мыс, в трех милях от Крестового лежащий, назвали Спорным (Twist-hoeck) по причине спора, происшедшего между ними о том, кончается ли тут пролив или нет. Оконечность матерого берега, против этого мыса лежащую, на которой поставлена была бочка, назвали по этой причине [48] Бочешною (Tonhoeck), а небольшой островок поблизости ее назвали Мальсон, по имени одного из главных снарядителей экспедиции. 1 августа продолжали они путь по проливу, и в тот же день вышли из него в обширное море, которое назвали Новым Северным (nieuwe Noort Zee). Проплыв около четырех миль, встретили они множество льда, с которым двое суток боролись с великою опасностью и уже решились возвратиться назад, как открыли островок, за которым могли на пяти саженях глубины безопасно лечь на якорь. Остров этот, лежащий около четырех миль от острова Мальсона, назвали они островом Штатов (het Staaten Eylant); длина его около мили, расстояние от берега с полмили. Они нашли на нем, подобно как и на острове Мальсон, много горного хрусталя, которого некоторые кусочки походили на шлифовальный алмаз. После того как простояли шесть дней они за этим островом, показалось им море от льда свободнейшим, почему и решились они 9 августа снова пуститься в путь. Выйдя из-за острова и удалясь от берега на восемь миль, нашли они глубину 132 сажени, грунт илистый. Вскоре повстречался им опять лед, который они, однако же, миновали благополучно и продолжали плыть между OtN и OtS. Пройдя в эту сторону 37 или 38 миль, увидели они низменный и ровный, как будто по шнуру отрезанный, берег, простиравшийся с северо-запада на северо-восток; глубина была только семь сажен. К югу от них лежал залив, в который должна была впадать большая река, а в пяти милях от нее другая; эти две реки назвали они по именам судов своих "Меркурий" и "Лебедь". Наиболее далекий берег, видимый к северо-востоку, находился от пролива Нассавского не менее как в 50 милях; из чего и заключили они, что упомянутая большая река не могла быть иная; как Обь; что берег простирается прямо к мысу Табину (Tabijn) и от него без всяких изгибов прямо к Китаю; и что, следовательно, им ничего более открывать не остается. А так как сверх того приближалось уже осеннее время, то и решили они, с общего совета, возвратиться с этой доброю вестью в отечество, назвав берег, между Нассавским проливом и рекою Обью заключенный, Новою Голландией. На другой день, 12 августа, наблюдали они широту 71°10'. 13-го числа на том месте, где прежде остановил их почти непроходимый лед, не видели они, к удивлению своему, ни одного куска; 15-го прошли опять сквозь Нассавский пролив и к западу от него в 11 или 12 милях нашли три острова, у которых, как выше сказано, встретились с отрядом Баренца. Северный из этих островов назвали они, в честь Принца Оранского, островом Мавриция; средний, в честь принца Вильгельма Оранского, островом Оранским; а южный, о котором не знали точно, остров ли то или матерой берег, Новою Вальхеренскою землею (Nieuwe landt van Walcheren). Берега первого покрыты были выкидным лесом; они нашли там обломки русской ладьи, около 38 футов длиною, и целые деревья по 60 футов длиною; также множество крестов, из которых один с удивительным искусством украшен был русскими письменами (soo kunstigh met Rufsche letteren verciert, dat het een wonder kan strecken). 18-го числа оба отряда начали вместе обратный путь в Голландию. 20-го корабли "Лебедь" и "Меркурий" набежали на мель (вероятно, на Гуляевы кошки) и едва избегли крушения; 24-го прибыли в Вардгоус, а 16 сентября в Тексель.
Частые сношения голландцев в продолжение плавания с русскими мореходами и прибрежными жителями, от которых они узнавали названия мест, ими посещенных, дают нам возможность следовать с точно[49]стью по пути их. В самом деле, встречается только затруднение в названии острова Токсара. Между Святым Носом и Колоколковским могли они лежать на якоре только за островом Простым, и потому нет сомнения, что остров этот есть тот самый, который они называют Токсаром. Последнее название, вероятно, основано на каком-нибудь недоразумении. Пролив, отделяющий остров этот от берега, называется Межшарье; оба устья этого пролива называются Шарами; возможно, что голландцы, расспрашивая русских мореходов об острове, услышали слова: тот Шар, тож Шар и т. п. и, приняв это за имя острова, составили свой Токсар^(*49). Небольшие речки Колоколкова, или Колоколковица, и Песчанка находятся между островом Простым и устьем реки Печоры.
Мыс острова Вайгача, у которого они в первый раз стояли на якоре, судя по расстоянию его от Югорского Шара, есть, вероятно, Нос Лемчек, за которым простирается обширная Лемчекская губа. Широта этого мыса нам достоверно не известна; но взяв со старинных наших карт разность широты между ним и Югорским шаром и приложив ее к известной широте последнего, получим 69°45', точно ту же широту, какую нашли голландцы.
Мыс Идолов (Afgodenhoeck) есть, без сомнения, Болванский Нос, на котором был и Бурро в 1556 году^(*50); найденное тут самоедское мольбище существует и поныне. Широта этого мыса только на 3' менее против определения голландцев.
Пролив, названный голландцами Нассавским, есть Югорский Шар; в последние времена известен он был вообще под именем Вайгацкого, Вайгатского, или Вайгата. Имя это, подобно как и название Шпицбергенского и Гренландского Вайгата, производили от голландских слов waaien - дуть, и gat - ворота, утверждая, что оно дано проливу этому потому, что ветры дуют в нем с великою силою. Другие, вместо слова waaien, принимали weihen - святить, и делали таким образом из Вайгата Святой пролив^(*51). Неосновательность того и другого словопроизведения не трудно доказать тем, во-первых, что настоящее название есть Вайгач, а не Вейгат, и что оно принадлежит одному только острову, а не проливу; и, во-вторых, тем, что оно было уже известно за 40 лет до первого путешествия голландцев к северо-востоку.
Слово Вайгат принято было уже позднее, когда пришло в мысль сделать его голландским; первые же мореплаватели все без исключения писали Вайгац (Waigatz). Они русские "ч" переменяли обыкновенно в "tz". Печора - писали Pitzora; Песчанка - Pitzana и т. п. Итак, если б нам и неизвестно было настоящее название, то по аналогии следовало бы принять Waigatz за Вайгач. По острову называли они и пролив, отделяющий его от материка, Вайгацем; упоминают однако же, что на месте называется он иначе^(*52). Нет сомнения, что это иное название, ими упоминаемое, есть то же самое, какое употребляется и ныне, а именно, Югорский Шар. Итак, те самые мореплаватели, которым приписывали изобретение слова Вайгач, доказывают нам, что пролив Вайгацкий, или [50] Вайгат, не существовал в XVI веке, подобно как и ныне не существует. Невзирая однако же на то, некоторые российские писатели, которым хорошо известны были настоящие названия обоих проливов, остров Вайгач отекающих, покорствуя обыкновению, принимали название Вайгачского пролива, разумея однако же под ним все пространство моря, Новую Землю от материка отделяющее, и разделяя пролив этот на два рукава: Ворота и Югорский Шар^(*53). Но допуская столь произвольные положения, вводится бесконечная запутанность в гидрографической номенклатуре: так как столь же справедливо можем мы назвать пролив, отделяющий Ютландию от Швеции, Зееландским, а Зунд и Бельты - его рукавами, и т. д.
Форстер, сколько мне известно, первый отверг голландское происхождение слова Вайгача или Вайгаца, потому что Бурро в 1556 году такое уже знал. Но, не довольствуясь тем, хотел он еще объяснить настоящее его происхождение. Мыс Идолов (Afgodenhoeck) облегчил ему этот труд. "По-славянски, - говорит он, - ваять значит резать, делать идолов; следственно, Ваятый Нос будет значить Резной мыс, мыс Идолов; и вот, кажется, истинное начало слова: Вайгац, которое по-настоящему есть Ваятельствой пролив, пролив Идолов"^(*54). Форстер был так уверен в истине своей догадки, что в другом месте говорит утвердительно, что русские Afgodenhoeck называют Ваятый Нос^(*55). Столь чудное толкование слова Вайгач нашло однако же последователей не только между иностранными, но даже и между русскими писателями^(*56). Если б нужно было опровергнуть его, то довольно бы сказать, что русские мыса Afgodenhoeck никогда не называли Вайгатым, но именуют Болванским.
Откуда же слово Вайгач происходит? Вопрос этот решить столь же трудно, как и подобные о словах Колгуев, Нокуев, Кильдин, Варандей, и множестве других названий, которые есть, вероятно, остатки языков, истребившихся вместе с народами, которые говорили ими^(*57). Витсен пишет, что остров Вайгач называется так по имени некоего Ивана Вайгача^(*58). Это весьма вероятно; жаль только, что он не уведомляет нас, кто был этот Вайгач и по какому случаю остров назван его именем.
Крестовый мыс (Kruyshoeck) есть, без сомнения, Сухой Нос; Спорный мыс (Twisthoeck) - Кониной Нос или Конь-камень; остров Мальсон - Сокольи Луды.
Остров Штатов есть Мясной остров, лежащий по карте лейтенанта Муравьева в двух милях от устья Югорского Шара. Кроме этого острова, нет другого на всем пространстве от Югорского Шара до реки Кары, за которым бы можно было лежать на якоре.
[51] Судя по направлению берега, малой глубине и широте, обсервованной 12 августа, то, что голландцы приняли за реку Обь, была Мутная губа. Какие реки назвали они по именам судов своих, отгадать трудно по неполноте их описания.
Остров Мавриция, найденный и названный ими на обратном пути, есть остров Долгий. План его, приложенный к их путешествию^(*59), не оставляет в том сомнения. Остров Оранский есть Большой Зеленец; а Новая Вальхеренская земля - низменный берег Мединского Заворота, который им не мудрено было почитать островом. Следственно, Матвеев остров был им (по крайней мере Линшотену) в это время не известен. Широта Долгого острова, найденная Баренцом, совершенно сходна с новейшими определениями.
В этом последнем путешествии встречаются два любопытные обстоятельства в физическом отношении. 5 июля мореплаватели пеленговали солнце на SSW по компасу, прежде еще прихода его на меридиан. 23 июля находилось оно на полуночном меридиане между NNO и NOtN. Если б на наблюдения эти, впрочем сходные, можно было совершенно положиться, то следовало бы из них, что в конце XVI столетия между Каниным Носом и островом Вайгачем склонение компаса было от 2 до 2¹/₂ румбов западное, и что с тех пор переменилось оно около трех румбов к востоку. Законы вековых изменений склонения магнитной стрелки нам столь мало еще известны, что необыкновенного этого вывода нельзя решительно приписать недостатку компасов или наблюдений голландцев.

1595. Най, Тетгалес и прочие. Известие, привезенное в Голландию экспедицией Ная, а особенно историографом ее Линшотеном, о несомненной возможности плаваний в Китай через северо-восток, принято было с восторгом, и до такой степени возбудило предприимчивость голландцев, что в следующем году (1595) собрался для этого новый флот, из семи кораблей состоявший, в снаряжении которого участвовали и Генеральные Штаты и принц Мавриций Оранский. Адмиралом этого флота был по-прежнему Корнелис Най; вице-адмиралом Брандт Тетгалес; капитанами остальных судов: Вильгельм Баренц, Ламберт Оом, Томас Виллемсон, Гарман Янсон и Генрих Гартман. Обер-комиссарами со стороны Генеральных Штатов были Линшотен и де-ла-Даль, а от разных купеческих компаний, сверх этих двух, еще Гемскерк, Рип и Бейс (Buys). Переводчиком упомянутый выше славянин Сплиндлер. По причине разных препятствий не успели они отправиться в море прежде 2 июля; 7 августа обогнули Нордкап, а 17-го встретили множество сплошного льда. Они считали себя тогда на широте 70¹/₂° и в расстоянии 12-13 миль от Новой Земли. Пробираясь сквозь него с великою опасностью, прибыли они на другой день к острову Долгому, а 19-го числа к Югорскому Шару, который совершенно был затерт льдом. Они принуждены были укрыться под берегом острова Вайгача, где простояли шесть дней. Тут видели две русские ладьи, из которых одна была из Пинеги. Мореходы с нее рассказывали им, между прочим, что из Холмогор ежегодно несколько ладей ходят в реку Обь и далее до реки Гиллиси (Енисей)^(*60) где торгуют сукнами и другими товарами; что жители [52] этой реки, подобно им, греческие христиане, и прочее. Самоеды, с которыми им после встретиться случилось, подтвердили известие это. 25-го числа попытались голландцы проплыть несколько к востоку, но встретили столько льда, что принуждены были с поспешностью возвратиться на прежнее место. 2 сентября лед несколько разнесло; они опять под парусами вошли наконец в Новое Северное море, но тут встретили еще сильнейший лед и едва успели укрыться за островом Штатов (Мясным), где их совершенно льдом окружило. 8-го числа собран был из главнейших особ во флоте совет, на котором адмирал и большая часть других решили, что, по причине непреодолимых препятствий и позднего времени, не остается им ничего иного, как возвратиться в отечество. Один Баренц был против этого; он думал, что должно сделать попытку пройти к северу от Новой Земли или же, оставшись, прозимовать на месте и продолжать плавание в следующем году. Ему сказано было, что если он хочет, то может исполнить это один и на собственную свою ответственность. Кажется, что смелое предложение его весьма не понравилось прочим. Следуя большинству голосов, решились они отправиться в обратный путь; и едва к 10-му числу могли войти снова в Югорский Шар. 11-го решились сделать еще одну попытку, которая была также безуспешна. Наконец 15-го собран был опять совет на адмиральском корабле, где составлен и подписан всеми, кроме Баренца, акт, по которому немедленно весь флот направился в отечество. После многих опасностей, изнуренные трудами и цингою, благополучно прибыли они туда все в разные времена, с 26 октября по 10 ноября^(*61).
Второе путешествие это, предпринятое со столь большими средствами и обещавшее так много, кончилось совершенно безуспешно: голландцы не открыли ни одного прежде не виданного пункта берега. Правительство их не решалось более делать попыток на общественные средства, но обещало однако частным людям значительное награждение за открытие искомого пути.

1596. Гемскерк и Рип. Поощренный этим амстердамский магистрат решился снарядить в 1596 году два корабля. Капитаном одного и комиссаром от купечества был Яков Гемскерк; обер-штурманом у него Баренц. Другим кораблем начальствовал Корнелий Рип^(*62). 10 мая отплыли оба корабля из Амстердама, а 18-го из Флиланда. 4 июня изумились они, увидя около солнца несколько других солнц, соединенных радугами. Это были парагелии. Они находились тогда на широте 71°. Тут начались разногласия между Рипом и Баренцом^(*63), окончившиеся впоследствии разлучением обоих судов. Последний утверждал, что они слишком далеко находятся к западу и должны плыть восточнее; но первый возражал, что он не имеет намерения плыть к Вайгачу. В следующие дни встречали они множество льда, сквозь который с трудом пробирались; 9-го числа открыли они высокий остров, лежащий на широте 74°30'. Удачная охота на огромного белого медведя дала им мысль назвать этот остров Медвежьим^(*64). В этом месте произошел опять жаркий спор [53] между обоими обер-штурманами о выгоднейшем для них пути. Баренц должен был уступить Рипу, и они, снявшись 13 июня с якоря, поплыли к северу. 19-го на широте 80°11' открыли высокую землю, впоследствии названную Шпицбергеном. Голландцы думали, что это часть Гренландии. Лед заставил их возвратиться к югу. 1 июля находились они опять у Медвежьего острова и, все еще расходясь во мнениях, решили, наконец, разлучиться. Рип надеялся сыскать проход к востоку от найденной им земли, а Баренц направил путь к Новой Земле, которую усмотрел 17 июля на широте 74°40'. 18-го числа миновал остров Адмиралтейства, а 19-го стал на якорь под островом Крестовым, ибо лед не позволял продолжать путь, 5 августа, не видя более льда, вступил он опять под паруса; 7-го прошел мыс Утешения (Hoeck van Troost) и, встретя лед, привязался к огромной льдине, углублявшейся на 36 сажен и возвышавшейся над водою на 16 сажен. Беспрерывно борясь со льдом, достиг он 15-го числа Оранских островов, а 19-го мыса Желания (Hoeck van Begeerte). Отсюда направил курс к SO; 21-го числа принудил его лед укрыться в Ледяной гавани (Yshaven). Одна льдина в этом месте, более 10 сажен вышиною, покрыта была землею, на которой найдено было до 40 птичьих яиц. В следующие дни старались они всячески выбраться из этой гавани, но тщетно. 24-го числа нанесло еще более льду, которым сломало руль и раздавило шлюпку. 25-го вынесло течением большую часть льда из гавани; они поспешили поднять паруса, надеясь, что возможно будет, обогнув мыс Желания, возвратиться в отечество, но на другой день их опять совершенно затерло льдом, так что они принуждены были остаться тут зимовать.
Корабль их в скором времени совсем раздавило льдами. К счастью, нашли они на берегу множество выкинутого леса, из которого могли кое-как построить себе хижинку. Они ее обили досками от внешней обшивки корабля своего. Посреди сделали очаг, а в крыше отверстие для выпуска дыма. С корабля удалось им спасти некоторую часть припасов, инструментов и оружия, так что жалкое существование их на продолжительную зиму было несколько обеспечено. Но чего не должны были перенести в это время страдальцы эти? Жестокие морозы и ужасные вьюги, которыми хижинку их заносило совершенно, не позволяли им выходить на воздух по целым неделям; а когда они и могли покидать свою темницу, то подвергались великой опасности из-за белых медведей. Термометрических наблюдений они не делали, и потому нельзя определить с точностью степень холода, ими испытанную. Повествуется только, что крепчайшие вино и пиво у них в комнате замерзали. Постели покрывались льдом на два пальца толщины; часы остановились, и принудили их замечать время по 12-часовой склянке. Они поддерживали беспрерывный огонь в очаге; дрова для этого должны были собирать по берегу на большом расстоянии. Однажды, чтобы избавиться от этой тягостной работы, решились они употребить каменный уголь, на корабле оставшийся; но чад от него едва многим из них не стоил жизни. 4 ноября скрылось солнце за горизонт и безрассветная ночь их окружила; вместо этого луна, имевшая тогда большое северное склонение, светила им некоторое время беспрерывно. Белые медведи с заходом солнца уснули зимним сном; вместо них появились в великом множестве песцы, которых голландцы ловили в западни; мясо их с удовольствием употребляли в пищу, а шкурами одевались. Добытые медведи доставляли им сало на освещение их хижины и теплые покрывала. Печень животных этих на[54]ходили они вкусной, но вредной пищей. Евшие ее делались больными, и кожа их сходила после струпьями. По предписанию лекаря, брали они часто теплые ванны в приготовленной для того винной бочке, которые приметно подкрепляли их.
Невзирая на бедственное положение свое, сохраняли они свойственную мореходцам твердость духа, нимало не предаваясь отчаянию; когда только погода позволяла выходить им на воздух, упражнялись они в бегании, стрельбе в цель и т. п.; иногда даже веселились и шутили на счет своего положения, - разительное доказательство того, что как ни скоро, с одной стороны, привыкает человек к неге, лени и бездеятельности, столь же, с другой стороны, легко делается способным переносить величайшие бедствия, недостатки и страдания, как физические, так и нравственные. Нет сомнения, что эта постоянная деятельность и веселый дух, которым мы удивляемся, предохранили голландцев от страшнейшего в их положении врага, которому они едва ли бы в состоянии были противостоять - цинготной болезни. Замечательно, что в повествованиях о долговременных их страданиях не упоминается о ней ни одного раза и что из 17 человек умерло на Новой Земле только двое¹⁸.
24 января 1597 года Гемскерк, Девер и еще третий с ними, прогуливаясь по берегу, увидели неожиданно край солнца на горизонте и поспешили сообщить радостную весть товарищам своим. Баренц им не верил, говоря, что солнце не ранее как через две недели может появиться; однако же известие это оказалось справедливым, так как 27-го числа, когда опять была ясная погода, увидели они полный круг светила.
В каждый из зимних месяцев видели они по нескольку раз море открытым, иногда же совершенно от льдов свободным; 9 марта, когда погода была необыкновенно ясна, показалась им сверх того к востоку земля небольшими холмами, как она обыкновенно издали выглядит.
Широту места своего определяли они пять раз, измеряя астрономическим кольцом меридиональные высоты светил: 14 декабря 1596 года звезды на плече Ориона; 12 января 1597 года Алдебарана; 19 февраля, 2 и 21 марта высоты солнца. Все эти наблюдения дали согласно широту 76°. В конце апреля и начале мая очистилось море совсем ото льдов, и голландцы стали помышлять о возвращении на отчизну. Корабль их исправить не было никакой возможности, и потому единственное к тому средство представляли шлюпки. Исправление их стоило ослабленным странникам великих трудов. Начальники должны были употребить все влияние свое, чтобы поддержать их дух. Наносимый по временам северо-восточными ветрами лед лишал их иногда всей надежды. Наконец, в первых числах июля, привели они к концу приготовление судов своих, а 14-го отправились в море с скудным, оставшимся им от зимы, запасом. Перед отправлением краткое описание приключений их Баренц спрятал в трубе хижины; составлен был также за подписями всех акт, в котором изложены причины, заставившие их покинуть корабль, и прочее. На каждое судно дан был один экземпляр этого акта на тот случай, если одно из судов погибнет, чтобы на оставшихся не падало несправедливое подозрение.
Голландцы избрали путь по-прежнему около оконечности Новой Земли. Более месяца подвергались они неимоверным трудностям. Плавание в небольших, открытых судах, и по чистому морю есть предприятие гибельное, тем более под утесистыми, льдом окруженными, берегами и в бурном море. 20-го числа, находясь против Ледяного мыса, лиши[55]лись они Баренца и одного матроса, которые давно уже были больны. Потеря первого была им особенно чувствительна, поскольку на опытность и искусство его возлагали они главнейшие надежды свои. 23-го достигли мыса Утешения и определили широту места 76°30'. На другой день обогнули мыс Нассавский, а отсюда до Крестового острова (расстояние не более 15 немецких миль) плыли 25 дней; это была труднейшая часть их пути, в которую потеряли они еще одного матроса. 20-го числа оставили Крестовый остров, 21-го миновали мыс Лангенес (Сухой Нос), а 22-го укрылись от льда в заливе, на широте 73°10' лежащем, где должны были пробыть четыре дня. Тут находили много блестящих камешков, которые, по их мнению, должны были заключать в себе золото. Залив этот был так обширен, что, пустившись в путь в полдень 26-го числа, вышли они из устья его не ранее полуночи. Продолжая пробираться между льдов, прибыли они 28-го к губе Св. Лаврентия (Строгановской), где встретили два русских судна. Мореходы наши услышав о несчастном состоянии голландцев, старались оказать им всяческую помощь, снабдили их хлебом, копченой дичью и прочим. Последние все, более или менее, страдали уже скорбутом, почему ложечная трава (Cochlearia), которую они здесь нашли в изобилии, весьма их обрадовала; они ели ее, сколько могли, и тотчас чувствовали облегчение. 3 августа решились переправиться на матерый берег, который увидели на другой день около реки Печоры. Продолжая путь далее, встречали они часто русских, которые указывали им дорогу и всячески помогали. 18-го прошли они Канин Нос, 24-го прибыли в семь островов, где услышали, что в Коле находится один голландский корабль; известие это подтвердили им на другой день россияне у острова Кильдина. Это побудило их послать туда через лопарей письмо. Через четыре дня посланные возвратились с письмом же от капитана Рипа, того самого, с которым они в прошедшем году разлучились у Медвежьего острова; а вскоре потом прибыл и сам Рип, привезший им всего, в чем они могли нуждаться. Можно вообразить себе, как обрадовала обе стороны радостная встреча эта. Одарив русских, чем было, за гостеприимство их, прибыли они 2 сентября к кораблю Рипа, а на нем 1 ноября благополучно в Амстердам, к радости и удивлению своих соотечественников, считавших их давно погибшими^(*65).
Достопримечательная зимовка голландцев в Ледяной гавани сохранилась в преданиях новоземельских мореходов наших^(*66). Место их зимовки они называют Спорый Наволок¹⁹. Но находил ли кто-нибудь остатки жительства голландцев, совершенно неизвестно.
Из всех случаев, встретившихся голландцам, наибольшего внимания заслуживает раннее появление солнца. На широте 76° (приняв во внимание астрономическую рефракцию) должно это светило совершенно скрыться за горизонт 1 ноября и опять появиться 6 февраля нового стиля, т.е. при южном склонении около 15°; но первое явление случилось тремя днями позже, а последнее 13 днями ранее, т.е. тогда, когда солнце находилось в большем склонении в первом случае на 1°, а в последнем на 3³/₄°. Феномен этот, изумивший самих наблюдателей, послужил поводом, после возвращения их в Европу, ко многим толкованиям со стороны ученых. Некоторые считали такую аномалию в природе, ко[56]торая будто бы уничтожала выпуклость земли и неба^(*67), невозможною и объясняли загадочное это явление тем положением, что голландцы в продолжительную, скучную ночь, убивая время сном, проспали на 13 или 14 дней более, нежели думали, и считали 24 января, когда уже в самом деле наступило 6 февраля. Между прочим, некто Роберт Ле Каню, учитель Гемскерка, Девера и Рипа, старался доказать это в длинном письме к Вильгельму Блау²⁰ (W. F. Blaeu), которое сын последнего поместил в своем большом атласе^(*68). Но предположение это едва ли не страннее самого явления. Девер вел журнал свой с возможной точностью и подробностью, а следственно, как им, так и ожиданием, когда обрадуют их опять лучи солнца, побуждался вести верный счет дням; мы видели, что когда часы их от холода остановились, то они замечали время по 12-часовой склянке²¹; от невнимательности приставленных к ней могла, конечно, произойти некоторая погрешность, но невозможно, чтобы она дошла в 12 недель до 14 дней. Вероятнее было бы это, если б голландцы большую часть времени действительно проводили во сне. Но мы имеем явное доказательство противному не только в журнале Девера, но и в благополучном окончании зимовки их, к которой они нисколько не были приготовлены, - окончании, которое и в наше время и с нашими средствами не сочлось бы неудачным. И от чего же, по возвращении их в отечество, не различалось их счисление времени от тамошнего? Мне кажется невозможным, чтобы такое различие, если б оно действительно существовало, не сделалось гласным и не дошло до сведения тех, которые старались уличить их в сонливости. Но, кроме этих отрицательных доказательств, имеем мы и положительное: ранний, против ожидания, рассвет привел и голландцев сначала на мысль, не проспали ли они несколько дней. Для проверки себя прибегли они к Иосифовым эфемеридам²², напечатанным в Венеции в 1589 году. В них указано было соединение луны с Юпитером 24 января в 1 час по полуночи; то же явление случилось и у них и того же числа в 6 часов утра, когда обе планеты лежали по их компасу на NtO^(*69). Чтобы не верить этому, должно подозревать добросовестного Девера в умышленной неправде; по моему мнению, это было бы в высочайшей степени несправедливо. Другие думали, что голландцы погрешили в определении широты своей, и зимовали там же, где 170 лет после них зимовал штурман Розмыслов, потому что и последний увидел в первый раз солнце 24 января^(*70). Но кроме того, что сходство выводов пяти различных наблюдений не позволяет сомневаться в определенной голландцами широте, упомянутое заключение потому уже неосновательно, что Розмыслов держался старого стиля, а голландцы нового, между которыми в XVI веке было разности 10 дней. Скорее следовало бы заключить, что голландцы еще южнее Розмыслова зимовали. Но мы ниже увидим, что и последний потерял из виду и увидел вновь солнце не тогда, когда по вычислению математическому ожидать надлежало.
Из писателей новейших времен большая часть приписывает это явление действию рефракции²³, и, кажется, последняя достаточна к объяснению его и делает ненужными всякие другие предположения. Нам мало еще известны пределы, в которых заключается соединенное дей[57]ствие астрономической и земной рефракции в обремененной парами атмосфере полярных стран; пределы эти, может быть, гораздо обширнее, нежели мы думаем. Новейшие путешествия представляют нам разительные тому примеры: капитан Парри видал берег в расстоянии 90 итальянских миль^(*71), капитан Скоресби видел в воздухе перевернутое изображение судна, находившегося от него в 32 итальянских милях^(*72).
После этого, конечно, не покажется невероятным, что снижающиеся светила могут при некоторых обстоятельствах быть подняты рефракцией на 3 и 4°. Что преждевременное появление солнца произведено было действительно необычайной рефракцией, доказывают нам самые наблюдения голландцев. 19 февраля, т. е. через 26 дней по появлении верхнего края солнца на горизонте, обсервовали они меридиональную высоту этого края 3¹/₂° ^(*73). Следственно, меридиональная высота светила возросла только на 3¹/₂° в то время, как оно приближалось к возвышенному полю слишком на 8°. Этого нельзя ничему иному приписать, кроме уменьшения рефракции с возвышением светила.
Та же причина, по всей вероятности, помогла им видеть 9 марта берег Сибири. Нам неизвестно достоверно расстояние между этими землями; но есть причина думать, что оно менее 120 итальянских миль. Что голландцы видели точно сибирский берег, а не мнимый остров Максимок^(*74), подтверждается преданиями, что и с сибирского берега видна бывает иногда Новая Земля. Об этом обстоятельстве упоминает также и Витсен^(*75).
Залив, в котором голландцы останавливались 22 июля, есть, без сомнения, устье Маточкина Шара; широта и описываемая величина его доказывают то неоспоримо. Если бы светило их, Баренц, был еще жив, то важное открытие это, конечно, не было бы оставлено без внимания и, вероятно, послужило бы поводом к новым экспедициям. Но мысли упавших духом занимало одно только возвращение в отечество. Они и не мечтали, что находятся в проливе, простирающемся прямо на восток.
После стольких опытов, частью только безуспешных, частью и несчастных, протекло почти столетие, прежде нежели сделана была опять решительная попытка к отысканию северо-восточного прохода. Правда, и в это время не был он совершенно выпущен из вида, но все плавания, в ту сторону совершенные, можно считать только попытками.
Через семь лет после путешествия Гемскерка и Баренца говорили было в Голландии о повторении этого предприятия, но предложение это, как несбыточное, было оставлено без внимания^(*76).

1608 и 1609. Гудсон. Генрих Гудсон, прославившийся впоследствии открытиями и несчастиями своими²⁴, не имея успеха в 1607 году в отыскании прохода прямо через север, решился в следующем году испытать счастье на северо-востоке. Он отправился из Темзы 22 апреля на небольшом судне, снаряженном за счет Английской Российской компании. Он плыл на северо-восток и 9 июля на широте 75¹/₂° встретил лед. Стараясь пробираться сквозь него в разных местах, приблизился он к Новой Земле [58] и 25-го остановился у нее на якоре, на широте 72°12'. На берегу в этом месте найдено было много оленьих рогов, также птиц и яиц птичьих. Вообще вид Новой Земли понравился Гудсону; довольно высокие горы частью покрыты были снегом, частью же зеленью, на которой паслись олени. Он посылал исследовать большую реку, текущую с востока, в надежде, не будет ли найден в этом месте искомый проход; но отряд его возвратился без успеха, дойдя в реке до одной сажени. После этого решился Гудсон искать путь мимо Вайгача и реки Оби; но не имея и здесь успеха, пустился в обратный путь и в конце августа прибыл в Англию^(*77).
Гудсон останавливался, вероятно, в какой-нибудь из губ, в заливе Моллера находящихся; но что должно разуметь под рекою, которую он посылал исследовать, решить трудно. Барро не верит ему, чтобы он видел на Новой Земле оленей; приняв за истину, что там водятся только плотоядные животные, полагает он, что Гудсон как-нибудь ошибся. Но нам известно достоверно, что на Новой Земле живут олени, даже за широтою 74°, следственно рассказы Гудсона совершенно справедливы. Довольно странная мысль, что какое-нибудь другое животное можно было принять за оленя или какую-нибудь другую кость за олений рог!
Это путешествие Гудсона в особенности примечательно первыми в высоких широтах произведенными наблюдениями над наклонением магнитной стрелки²⁵. Выводы их были следующие:

Кажется, что все эти наклонения пятью или шестью градусами больше истинных. То же заставляет думать и последнее его наблюдение, произведенное на широте 75°22', показывавшее, что магнитный ноль находится почти на средине между Медвежьим островом и Новой Землею; поскольку нам известно теперь, ноль этот лежит гораздо далее к западу. Может статься, стрелка, употребленная Гудсоном, имела какую-нибудь постоянную погрешность.
Не потеряв, вероятно, еще надежды успеть в отыскании пути на северо-востоке, плавал Гудсон в ту сторону и в 1609 году на яхте Голландской Ост-Индской Компании, не найдя, по-видимому, в отечестве своем охотников употребить на то свои капиталы^(*78). Впрочем, из-за неполноты описания, нельзя сказать утвердительно, какова цель этого путешествия. Известно только, что он отправился из Текселя 25 марта старого стиля; 25 апреля миновал Нордкап; оттуда поплыл к Новой Земле, берег которой нашел 4 мая совершенно затертым льдами^(*79), почему и решился плыть к американскому берегу.

1612. Фан-Горн. В 1612 году голландский шкипер Ян Корнелиссон Фан-Горн сделал попытку пройти к востоку, севернее Новой Земли. От [59] острова Кильдина взял он курс прямо к берегу последней, до которого достиг 30 июня; проплыв вдоль него к N до 8 июля, встретил он сплошной лед, к нему примыкавший; он следовал направлению этого льда к NW до широты 76¹/₂° и возвратился оттуда к Новой Земле; 29-го, поплыв снова вдоль льда к NW, достиг он широты 77° и вторично возвратился к берегу, откуда без всякого успеха отправился в отечество^(*80).
Неизвестно, на чьи средства совершено было это путешествие. Оно подтверждает то, что впоследствии нашел капитан Вуд, а именно, что спирающиеся льды образуют иногда между Новою Землею и Шпицбергеном непроходимую стену.

1625. Босман. Основанная в Голландии в 1614 году Северная, или Гренландская, компания снарядила в 1625 году корабль для новой попытки пройти в Китай северо-восточным путем. Корабль этот, под начальством Корнелия Босмана, отправился из Текселя 24 июня; 24 июля миновал остров Колгуев, а 28-го увидел берег Новой Земли на широте 71°55' и множество льда, с которым боролся до 3 августа, когда успел укрыться в губу, в которой было от 12 до 13 островов. Отсюда освободились они не ранее 7 августа; 8-го испытали сильную грозу - явление в тех сторонах весьма необыкновенное; 10-го вошли в Нассавский пролив (Югорский Шар), а 12-го из него в Карское море, где встретили такое множество льда, что с великою опасностью должны были опять вернуться в пролив. 21-го числа пришли туда же на ладье русские промышленники, рассказывавшие голландцам, что Югорский Шар не ежегодно, но через два года в третий от льдов совершенно очищается, что три судна несколько лет назад пытались проплыть далее к востоку, но два из них погибли, а третье, претерпев великие опасности, возвратилось через год без всякого успеха. Кажется, что россияне, подозревая голландцев в каких-нибудь намерениях на страну, которую почитали своею, неохотно принимали посещения их и старались в рассказах своих всячески увеличивать опасности плавания в том море. 24 августа началась ужасная буря с востока, которою голландский корабль сорвало с обоих якорей и вынесло в море, так что он поневоле должен был продолжать путь в Голландию, куда и прибыл 15 сентября^(*81).
Это было последнее путешествие голландцев к Новой Земле, предпринятое с целью открыть северо-восточный проход в Индию; постоянные неудачи побудили их ограничиться дальним, но верным путем через южное полушарие. Китоловные же их суда и после того несколько раз посещали Новую Землю; это продолжалось, однако, до того времени, пока узнали, что киты водятся преимущественно у Шпицбергена и Гренландии; тогда и Новая Земля оставлена была вовсе.
Но прежде, нежели будем говорить об этих плаваниях, должно по порядку упомянуть о путешествии Ламартиньера^(*82), которое по содержанию своему принадлежит к числу таких путешествий, как Мюнхгаузеново и т. п., следовательно места здесь не заслуживало бы, но не [60] должно быть пройдено молчанием потому, что ввело в заблуждение многих писателей и в том числе уважаемых всеми, каковы Витсен, Бюффон, де Бросс и прочие.

1653. Ламартиньер. Компания, учрежденная в 1647 году Фридериком III, королем Датским, выслала в 1653 году три корабля для торговли на северных берегах Европы. На одном из этих кораблей де-ла-Мартиньер отправился в должности лекаря.
Отплыв из Копенгагена, останавливались они в Христиании, Бергене и Дронтгейме. На полярном круге встретил их штиль, но они избегли его, купив у прибрежных жителей, которые все слывут волшебниками, за 10 крон и 1 фунт табаку в трех узелках ветру до мыса Рукселла. Ветер из первого узелка сопроводил их 30 лиг за ужасный Мальштром; второй узелок снабдил их до мыса Руксвелла; от магнитных гор на этом мысу компас их перестал действовать, и они принуждены были двое суток править с помощью одной только карты. Когда развязали третий узелок, то настала столь ужасная буря, что казалось, будто небо хочет на них обрушиться и наказать их за то, что имели дело с волшебниками. Корабль их бросило на камень и проломило, и они с великим трудом спаслись в Вардгоус; а как тут чинить его было неудобно, то перешли в Варангерское море, к селению Варангер.
В Вардгоусе датчане имели крепостцу и чиновника для сбора пошлины с судов, идущих в Архангельск или из Архангельска.
Пока судно их починялось, ездили они для торгов в Мурманское море (Mourmanskoi more), землю Киллопов и Русскую Лапландию и из Колы возвратились опять в Варангер. Жители Мурманского моря, по уверению Ламартиньера, говорят иным языком от варангерских; килоппы суть род лапландцев, более других дики. Все они ездят на оленях, которым нужно только шепнуть что-то на ухо, чтобы они стрелою понеслись, куда следует. Русские лопари, подобно самим россиянам, николаиты²⁶ (Nicolaites de Religion). Датские лопари, хотя и лютеранской религии, но все волшебники и держат домашних дьяволов в виде черных кошек. В Лапландии вся дичина белая: медведи, волки, лисицы, зайцы; и даже вороны белы, как лебедь, имея только клюв и лапы черные.
Описав все подобным образом, Ламартиньер продолжает к востоку свой путь, на котором, как обыкновенно, сопровождают его страшные бури. 4 июля усмотрены были к востоку высокие горы, к которым датчане хотели пристать, но шторм заставил их укрыться под берегом Борандая (Boranday), где по счастью нашлась безопасная гавань с глубиною 12-13 сажен. Тотчас послана была партия для отыскания жителей и заведения с ними торговли, состоявшая, между прочим, из двух человек, знавших северный и русский языки (la langue du Nord & le Rufse), и де-ла-Мартиньера. Они скоро нашли селение борандейцев, вступили с ними в торговлю и наняли из них проводников с оленями до Сибири за два пучка табаку и четыре пинты водки. Несколько дней ехали они по Борандаю, скупали во всех селениях рухлядь и прибыли, наконец, в местечко Вичору (Vitzora). Отсюда отправили они меха на лодке к кораблю своему, а сами отправились на лодке же в Печору (Potzora) - городок, лежащий на берегу озера (d'une petite mer) одного с ним названия, куда прибыли через 15 часов. Отправив купленные тут меха попрежнему водою к кораблю, поехали они на оленях в Сибирь. По дороге настигли они пять человек, одетых в медвежьи шкуры, а lа [61] Moscovite. Это были ссыльные. Между ними нашелся старый приятель Ламартиньера, дворянин лотарингский, русский полковник, который между тем, как путешественники потчевали этих несчастных, успел рассказать своему приятелю все, что он знал о России. Достопримечательное описание это содержит 12 печатных листов. Тут все есть. История и статистика России, нравы и обычаи россиян, религия их и обряды, описание Сибири, Татарии, народов, населяющих Россию; и даже грибам, в России растущим, посвящена особая глава. Этот эпизод приносит особенную честь плодовитому на выдумки воображению Ламартиньера^(*83). Простясь с ссыльными, продолжает он свой путь, переплавляется через горы, отделяющие Борандай от Сибири, и через 10 часов после отъезда из Печоры приезжает в Папиногород, лежащий на реке того же имени. Посетив губернатора этого места, накупив мехов и имея еще в остатке много табаку и денег, решились датчане ехать к кораблю через Самоессию (Samojessie) и должны были переправляться для этого через Рифейские горы. Наконец, скупив у самоедов всю рухлядь, возвратились они в Борандай к своим соотечественникам. Тотчас по приезде их снялись они с якоря и поплыли к Новой Земле, куда прибыли на другой день. Тут нашли они жителей, поклоняющихся солнцу и идолам, называемым ими Фетицо (Fetizo). Новоземельцы (les Zembliens), если б они существовали, могли бы оскорбиться описанием, которое им делает Ламартиньер, а еще более изображениями, к нему приложенными. Простояв у Новой Земли 16 дней, поплыли они к проливу Вайгачу (Vaygatt), чтобы через него пройти далее к востоку; по дороге промышляли моржей (которые у Ламартиньера изображены с орлиным носом и рогом на голове); в проливе остановили их льды и вечным снегом покрытые горы, называемые Патерностер (Patenostres), и принудили возвратиться^(*84) Но прежде обратного выхода в море успели они захватить на берегу двух мужчин и двух женщин новоземельских. От Новой Земли датчане пошли к Гренландии, потом в Исландию и, наконец, прибыли в Копенгаген. Ламартиньер заключает книгу свою географической диссертацией, достойной всего предыдущего. Он утверждает, что Новая Земля соединяется с Гренландией, так что если б не препятствовали снега и морозы, то можно бы свободно из одной земли перейти в другую; что пролив Вайгет имеет длины 35 немецких миль и загорожен горами Патерностер, которые Ламартиньер сам видел и из которых нижайшая имеет высоту пол-лиги, и что, следственно, все рассказы голландцев о плавании их через этот пролив в Татарское море - басни, что тут царствует вечная зима, подобно как в земле Попугаев, что в Антарктическом полюсе вечное лето, и прочее.
Вот путешествие, которое в свое время было в немалом уважении и из которого Бюффон почерпал сведения свои о землянцах и борандий[62]цах и Витсен о Патерностере, борандайцах, Папиногороде, Вицоре и прочее^(*85). В нем встречается такое странное смешение названий и вещей, и истины с вымыслами, что, наконец, невозможно почти отличить одну от другой. Можно назвать это путешествие сказкою, основанной на истинном происшествии.
Варангерское море, где датские корабли останавливались, есть известный Варангский залив (Waranger Fiord). Селение Варангер на северном берегу его находим мы на некоторых старинных картах, но на новейших его нет. Мне кажется, что оно есть то же, что Вадсе, потому что это последнее селение есть единственное в Варангском заливе, имеющее безопасную корабельную гавань.
Мурманским морем россияне именуют часть океана, омывающую берега Лапландии. Ламартиньеру заблагорассудилось обратить его в часть этой последней. Киллопы его есть дикие лопы, или дикие лопари. Во многих старинных книгах говорится о лопарях или лопах, которых россияне будто бы называют дикими; из этого немецкие писатели делали Dikiloppen^(*86), а Ламартиньер, приняв, вероятно, Di за член, вывел своих киллопов.
Загадочный Борандай или Борандей не сомневаюсь я принять за остров Варандей, лежащий под большеземельским берегом, в 68 итальянских милях к востоку от устья реки Печоры. Ламартиньер, который, вдобавок к страсти говорить неправду, был еще не морской человек, легко мог название одного острова распространить на всю прилежащую землю и ее жителей. Его могли также ввести в заблуждение и карты того времени: на всех почти надпись, принадлежащая острову Варандею, Bolsoy Boranday, продолжена на матерой берег, так что и в самом деле не легко догадаться, что она относится к острову. Итак, борандийцы его суть, конечно, не что иное, как самоеды и россияне, выезжавшие на промыслы к острову Варандею. Он, правда, пишет, что в Печору ехали они с западным ветром, следственно корабли их должны были бы находиться не к востоку от этой реки; но это может быть ошибка, происшедшая от одного источника с прочими. Кажется, что в путешествии своем по Борандаю не удалялись они много от берега, поскольку могли товары свои отправлять к кораблям на лодках. Город Печору Ламартиньер взял также с карт XVII века, на которых на правом берегу реки Печоры, у большого озера, показан город того же имени, который, по-видимому, должен изображать Пустозерский острог. На некоторых из них находится и Папин или Папинов город, но только не в Сибири, а близ реки Печоры. Об этом месте упоминают и некоторые писатели, как, например, Герберштейн²⁷, и потому может статься, что и существовало в то время какое-нибудь урочище этого имени, но теперь оно вовсе неизвестно. Жители Новой Земли, которых датские мореплаватели, исполняя волю короля своего, везли с торжеством в отечество, были, без сомне[63]ния, самоеды. Фетиши, их идолы, как мы уже несколько раз упоминали, целыми грудами лежат на Болванском Носу острова Вайгача; а поклонение солнцу - прикраса автора. Горы Патерностер есть или восточный берег Югорского Шара, или плод воображения Ламартиньера.

1664. Фламинг. Но пора нам обратиться к путешествиям более дальним. В 1664 году одно голландское китоловное судно, под начальством шкипера Фламинга, из-за неуспешного улова в западной части моря, направилось в сторону Новой Земли и, не встречая нигде льдов, прошло вдоль северного ее берега и около мыса Желания до высоты того места, где зимовал Гемскерк; оттуда плыло оно к OSO до широты 74° и, не видав ничего, кроме открытого моря, возвратилось в Голландию опять около северо-восточного же мыса Новой Земли. От Оранских островов к северу и северо-востоку нашел Фламинг грунты каменные; чем далее от берега, тем глубины менее, а в расстоянии 70 миль не более семи и пяти сажен, грунт илистый, так что, по его мнению, по близости от того места должна существовать земля. К юго-востоку от Гемскеркова зимовья нашел он глубины 80 и 70 сажен, грунты подобные зюйдерзейским; чем далее от берега, тем покойнее и мельче было море. Из чего и заключил он, что материк Тартарии находился от него недалеко; а некоторым из матросов его казалось даже, что они видят берег. Это подало повод Дирку Ван Ниропу поместить на своей карте в той стороне землю, под названием Иельмеровой (Ielmerland), по имени боцмана Иельмера, Фламингу сопутствовавшего^(*87), которая потом перешла и на другие карты.
Путешествие это достойно внимания во многих отношениях. Оно доказывает чрезвычайное различие в количестве льдов, встречаемых в разные годы в том же месте, и заставляет предполагать почти несомненно существование земли к северо-востоку от Новой Земли на широте 81¹/₂° и долготе 79¹/₂°. Нельзя не заметить, что некоторые обстоятельства этого сомнительны: так как трудно поверить, чтобы столь удачное путешествие, открывшее необыкновенную безледность Ледовитого моря, не было обнародовано в то же время и не возбудило снова охоту к возобновлению попыток на северо-востоке. Витсен писал, конечно, со слов самого Фламинга, и нет никакой причины подозревать кого-либо из них в неправде; но описание путешествия сделано много лет спустя после совершения его, и притом весьма поверхностно, так что не упомянуто даже, в каких месяцах было оно совершено. Это заставляет думать, что Фламинг журнала не вел, а говорил только с памяти. Таким образом, могли в повествование вкрасться многие неверности, но в главных обстоятельствах, как, например, в существовании островов или мелей к северо-востоку от Новой Земли, хотя, может быть, не в таком расстоянии, кажется, сомневаться нельзя.
Это путешествие объясняет также происхождение Ельмерской Земли, обозначенной на карте России, составленной Газием. Земля эта, существованием которой объяснялась невозможность мореплавания вдоль берега Сибири^(*88), есть не что иное, как этот самый берег (или берег Тартарии, как говорит Витсен), нанесенный на карты по неопределенным рассказам Фламинга и его спутников.

1675. Сноббегер. В 1675 году приставал к Новой Земле китоловный же шкипер Корнелис Сноббегер. В горах, лежащих на широте 73¹/₂°, [64] нашел он блестящие камни, которые, по его мнению, должны были содержать дорогие металлы, почему, нагрузив ими корабль свой, поспешил он возвратиться в Голландию в надежде находкою своей обогатиться. Но он ошибся в расчете. Привезенная им руда содержала в ста фунтах только два лота серебра, ценою на три гульдена²⁸, следственно не могла оплатить отделения его^(*89).
Витсен прибавляет, что, кроме этой руды, получал он с Новой Земли куски мрамора, одни розового цвета с белыми жилками, другие совершенно черные с блестящими золотыми крапинками, годные на столы, полы и тому подобные работы: некоторые из последних содержали минеральную землю и были весьма горючи. Пережигая эти камни, нашел он, что сто футов дают серебра один лот и золота пол-лота и что, следственно, руда эта не стоит добывания. Эти упоминаемые Витсеном камни были, по всей вероятности, куски кварца и сланцы, из которых, как ныне известно, состоят все горы Новой Земли и которые изобилуют серным колчеданом. Руда, Сноббегером найденная, была, может быть, также серный колчедан, которого около Маточкина Шара, т. е. на широте 73¹/₂°, находится очень много.

1676. Вуд и Флаус. В последней половине XVII столетия, после многих неудачных путешествий к северо-западу, стали в Англии снова помышлять о северо-восточном пути. Разные известия, большею частью не весьма достоверные, о безледности Арктического моря и путешествиях, совершенных голландскими кораблями в высокие широты, и даже под самый полюс и на несколько сот миль к востоку от Новой Земли; мнение Баренца о том, что в расстоянии 20 миль от берега море должно быть от льдов свободно; и, наконец, собственные рассуждения убедили королевского флота капитана Вуда (John Wood), мореходца опытного и искусного, что проход этот будет непременно найден, если только искать его по середине между Шпицбергеном и Новою Землею. Решась посвятить себя этому предприятию, представил он в 1676 году королю и герцогу Йоркскому записку, в которой семью причинами и тремя доводами старался доказать справедливость своего мнения. Оба признали это основательным, и первый приказал поручить капитану Вуду фрегат "Спидвел" ("Speedwell"), а последний, соединясь со многими вельможами, купил для сопутствования "Спидвелу" пинку "Проспероз" (Prosperous") и назначил на нее капитаном Флауса (William Flawes). Оба судна были снабжены всем необходимым на 16 месяцев^(*90).
Они вышли из Темзы 28 мая 1676 года; 19 июня обогнули Нордкап, от которого взяли курс NO. 22 июня, на счислимой широте 75°53' и долготе 39°48' О от Гринвича, встретили они низменный сплошной лед, простиравшийся от WNW к OSO; полагая, что он соединяется со Шпицбергеном, легли они вдоль него к востоку. Четыре дня продолжали они плыть в эту сторону, заходя в каждое отверстие, во льду встречавшееся, но везде находили непроницаемую льдистую стену. Вечером 26 июня увидели высокий, снегом покрытый, новый берег Новой Земли в расстоянии 15 миль; на другой день усмотрели, что лед с берегом соединяется. В полдень широта 74°46', долгота 54°04', расстояние от берега 6 миль. В ожидании какой-либо благоприятной в положении льда пере[65]мены лавировали они между берегом и многими льдинами, отделившимися от матерого льда. 29-го числа в 11 часов вечера, при западном ветре и весьма пасмурной погоде, увидели со "Спидвела" перед носом лед, стали поворачивать и ударились во время поворота о камень, с которого однако же сошли благополучно, но вскоре потом увидели опять буруны, и при вторичном повороте стали на камень, с которого уже никак освободиться не могли. Волнением и прибывшей водою бросило их еще далее на мель; фрегат проломило и наполнило водой; капитану Вуду осталось только спасаться с экипажем на берег, что ему и удалось исполнить с потерею, однако, двух человек. Но положение спасшихся было почти безнадежно. Сопутник их "Проспероз" скрылся из вида; они сомневались, не претерпел ли и он подобно им кораблекрушения; а если и избег его, то при продолжавшемся тумане невозможно почти было, чтоб он их видел. Уцелевшее одно гребное судно могло поднять до 30 человек, а их было 70. Всякий предлагал свои способы для общего спасения: иные желали плыть на шлюпке к берегам России; другие думали, что лучше идти туда сухим путем; некоторые помышляли даже об истреблении гребного судна, чтобы всех постигла одинаковая участь. Для уничтожения опасных намерений их капитан Вуд прибегал к средству, которое едва ли можно похвалить, а именно - к крепким напиткам: он старался, чтобы они в беспрестанном пьянстве забывали о своем предприятии. В таком ужасном положении оставались они 10 дней. 8 июля, ко всеобщей радости, показалась в море пинка "Проспероз". Капитан Флаус увидел огонь их, который они нарочно разложили, всех их спас и 22-го числа благополучно возвратился в Англию.
Несчастный конец предприятия капитана Вуда обратил его из ревностнейшего поборника северо-восточного прохода в сильнейшего противника его. Он утверждал, что Новая Земля составляет с Шпицбергеном один материк, что море между ними покрыто вечным льдом и что все рассказы голландцев и англичан, свидетельствующие о противном, есть вымыслы. Нет сомнения, с одной стороны, что мореплаватель этот в защиту неудачи своей сказал многое, что ему трудно было бы доказать и чему, может статься, он и сам не верил; но, с другой стороны, и то несомненно, что защитники северо-восточного пути были впоследствии против него весьма несправедливы. Они возлагали всю причину неуспеха на него; утверждали, что он отступил от первоначального плана своего, и вместо того, чтобы держаться на середине между Шпицбергеном и Новою Землею, из робости приблизился к берегу последней и прочее^(*91). Все это совершенно неосновательно. От Нордкапа капитан Вуд плыл к северо-востоку, встретил непроходимый лед на самой середине между Шпицбергеном и Новою Землею, и должен был, чтобы отыскать в нем [66] проход, приблизиться к какой-нибудь стороне, и именно - к восточной, поскольку восточный берег Шпицбергена, постоянными от востока к западу течениями, всегда более Новоземельского льдами затирается. Плавание между льдом и берегом гораздо опаснее, чем в одних льдах, и потому Вуд избрал его верно не из робости. Чтобы судить справедливо о делах мореходца, а особенно чтобы обвинять его в трусости, должно сначала самому испытать что-нибудь подобное.
Место, где капитан Вуд претерпел кораблекрушение, назвал он по имени корабля своего мысом Спидвел; по его исчислению, широта этого мыса 74°40', долгота 63°. Мне кажется, что он мог разбиться только на острове Адмиралтейства или Подшивалова, а именно - на южной его оконечности, лежащей по нашим определениям на широте 74°55', долготе 55°34', поскольку южнее этого места берега Новой Земли весьма приглубны и везде чисты; указанный же остров окружен на большое расстояние каменными отмелями и рифами. Разность 15' в широте не удивительна, потому что Вуд, как из журнала его видно, наблюдений тут не имел; что ж до долготы его касается, то он определил ее гораздо вернее, нежели сам говорит: ибо, придав указанные в журнале его с 19 июня отшествия²⁹ к долготе Нордкапа, получим мы долготу мыса Спидвеля 54°28', только на 1°6' меньшую истинной. Склонение компаса³⁰ определил он в 13°. Ныне склонение в этом месте около 14° О, и потому в точности наблюдения Вуда позволительно усомниться. Нельзя однако же не заметить, что перемена склонения, которая из этого следует, согласуется с вышеупомянутыми наблюдениями голландцев^(*92). По его замечаниям прилив течет прямо в берег и поднимается до восьми футов. Морская же вода солонее, тяжелее и яснее, чем где-либо, так что на глубине 80 сажен, или 480 футов, видно не только дно, но даже ракушки на дне^(*93). Последнее кажется мне уже совершенно невозможным.
Это было последнее путешествие, предпринятое для отыскания северо-восточного прохода из Европы в Китай. С того времени многие ученые мужи^(*94) старались, правда, доказать возможность совершения его; но кажется, что мнений их не разделяли ни правительства, ни частные капиталисты: так как и по настоящее время ни один из мореходных народов не возобновлял его. С тех пор и Новая Земля перестала быть ими посещаема, и нам остается упомянуть только о путешествии туда шкипера Фламинга.

1688. Фламинг. Мореходец этот, об одном плавании которого мы уже говорили^(*95), посетил Новую Землю вторично в 1688 году. Льдов не встречал он вовсе, а только бурные и мрачные погоды. На меньшем из Оранских островов нашел он дерево толщиною в три или четыре охвата, выкинутое выше черты обыкновенной полной воды; он не мог понять, откуда столь огромное дерево взялось, потому, что на Новой Земле не растет их вовсе. Тут же нашел он шесты, поставленные голландцами около ста лет назад. Он останавливался в Костином Шаре (Costinsarch), который почитал губою, и опровергает мнение тех, кои полагали, что тут есть пролив, ведущий в другое море. Остров Майголшар (Meygoltzaar), около этого места лежащий, по описанию его, сое[67]диняется с берегом рифом, покрывающимся полною водой; около него лежит несколько меньших островков, а за ним вдается губа. Сопоставляя описание это с местом, назначаемым на голландских, а за ними и на старых наших картах этому Майголшару, должно думать, что это есть каменный островок, или лудка³¹, лежащий поюжнее Костина Шара, против мыса Савиной Ковриги. Но откуда взято название Майголшар, ныне в том краю вовсе неизвестно, мы даже и догадки никакой сделать не можем. Кажется, что Фламинг был также и в Маточкином Шаре, но в это ли плавание, или в какое-нибудь из прежних, неизвестно. Он говорит, что между Langenefs и Groote baey поднимался он на высокую гору, с которой открылся ему довольно широкий пролив, идущий к востоку, которому не видно было конца^(*96). Мы знаем уже, что Лангенес есть Сухой Нос, и потому, хотя и неизвестно, что такое его Groote baey, можно почти утвердительно сказать, что он видел Маточкин Шар.
В это путешествие открыл Фламинг остров Витсен. Вот что сказано в его журнале: "24 июля поутру увидели мы остров Колгуев на NW в 4 или 5 милях. Вечером повернули от него на NNO, со свежим ветром и великим волнением. На другой день в полдень увидели остров, никому из нас не известный и на картах не показанный. Мы подошли к нему для осмотрения его, но сделалось так мрачно, что должны были лечь к SSW; через два часа выяснело. Мы стали к нему опять лавировать, по глубине от 6 до 15 сажен, грунт - белый песок; но так как течением сносило нас назад, то и принуждены мы были оставить новооткрытый остров этот, который по дружбе к амстердамскому бургомистру Витсену назвал я его именем". Фламинг считал расстояние Витсена от Колгуева 25 миль на NNO. По достоверно известному нам взаимному положению острова Колгуева и Новой Земли, определится этим румбом и расстоянием остров Витсен от Междушарского острова к западу в 4 немецких или 16 итальянских милях. Мы знаем теперь достоверно, что в этом месте никакого отдельного от Новой Земли острова нет, потому нельзя сомневаться, что Фламинг видел берег этой последней и именно Междушарский остров. Пасмурная погода и обширное устье Костина Шара скрыли от него берега Новой Земли, и он подумал, что видимая им земля есть совершенно отдельно лежащий остров. На старинных картах показывался остров Витсен в расстоянии 40 немецких миль от Новой Земли, но это оттого, что последняя предполагалась в отношении к острову Колгуеву слишком далеко к востоку.
До сих пор не имели мы еще случая говорить ни об одном русском путешественнике, хотя и имеем сведения, что россияне в продолжение всего этого времени плавали на ладьях и карбасах из Белого моря и реки Печоры не только к Новой Земле, но даже через Карское море до рек Оби и Енисея для промыслов и торгов^(*97). Путь этот совершали они иногда морем, иногда же перетаскивали суда свои через волок между Карским морем и Обскою губой. Для этого входили в Мутную реку, впадающую в Карское море, поднимались вверх этой реки бичевою восемь суток и достигали двух озер, имевших в окружности от 10 до 12 миль. Тут выгружали свои суда и перетаскивали через перешеек около 200 сажен шириною в озеро, Зеленым называемое, из которого [68] течет в Обскую губу речка Зеленая. Этой рекою доплывали они, наконец, до Оби^(*98). Плавание из Оби в Архангельск морем продолжалось от трех до четырех недель, а из Оби в Енисей две или три недели. Они никогда не удалялись от матерого берега, и всегда проходили Югорским Шаром, а не Карскими Воротами, так как последний пролив хотя и шире первого, но опаснее по причине часто скопляющихся льдов. Из Оби ходили они также прямо на Новую Землю, на судах, построенных в Верхотурье по образу голландских буйсов (Buyzon) и называвшихся потому бусами^(*99). Достопримечательные плавания эти впоследствии совершенно прекратились, частью от естественных трудностей, частью же, может быть, от помех и затруднений, которые им делались: в Югорском Шаре и на Матвеевом острове содержалась в летнее время стража, не только для сбора пошлин с промышленных судов, но и для наблюдения за тем, чтобы, кроме них, никто там не проплывал. Правители российские считали, вероятно, полезнейшим, чтобы вся торговля с сибирскими народами производилась сухим путем^(*100).

1690. Иванов. Похождение одного из этих мореплавателей, кормщика Родиона Иванова, описано Витсеном^(*101) с собственных его слов. Этот Иванов, находясь в 1690 году на промысле в сообществе с другими двумя судами, потерпел 1 сентября кораблекрушение на острове Шараповой кошке, под восточным берегом Карского моря, и должен был остаться там зимовать. Промышленников было всего 15 человек. Они смазали себе хижину из глины, тут найденной, моржовой и тюленьей крови и шерсти; эти три вещества, вместе смешанные, составили, высохнув, претвердую массу, которая, будучи сверх того обита досками, с разбитых судов спасенными, доставила им надежное убежище как от стужи, так и от хищных зверей. Сложенную из той же глины печь топили они выкидным лесом, который должны были собирать по берегу. В первую неделю питались они только морскою капустой, несколько отмоченной и смешанной с малым количеством муки; а потом мясом тюленей, моржей и даже белых медведей; но последнее ели только при особенной крайности, считая его нечистым. Иногда принуждены они были употреблять в пищу даже шубы и сапоги свои, отмачивая их несколько в пресной воде. Эту воду добывали из ям, которые с великим трудом вырывали до глубины восьми футов, а зимою таяли снег. Беспрерывная зимняя ночь продолжалась у них пять недель; в это время не выходили они почти из избы. Недостаток движения и дурной воздух распространили между ними скорбут, от которого умерло 11 человек. В числе оставшихся четверых был и Родион Иванов. По наступлении весны посетили их самоеды с матерого берега, похитившие у них некоторую часть зимнего их промысла. Россияне боялись перебраться к ним на берег и решились выжидать, не сыщет ли их какое-нибудь русское судно. По счастью, они в надежде своей не ошиблись: одно промышленное судно случайно их увидело, спасло и возвратило на отчизну.
По описанию Иванова, Шарапова кошка, как и название ее доказывает, есть более мель, нежели остров, потому что полная вода ее почти [69] совершенно покрывает, за исключением нескольких холмиков^(*102) на одном из которых россияне спасались в своей хижинке. Она вся состоит из сыпучего песка, поверх которого в весьма немногих местах встречалась тундра. От Вайгача до Шараповой кошки можно доплыть в одни сутки, весь остров с хорошим ветром оплыть в один день, а пешком обойти в четыре. К северу и югу от него лежат две или три подобные кошки. На них почти всегда в большом количестве спирается лед. Моржей и тюленей водится на них весьма много, так что наловленные ими звери эти в продолжение зимы заняли пространство в 90 сажен в длину, столько же в ширину и шесть футов в высоту. Моржовой кости собрали 40 пудов; каждый пуд стоил в то время 15 рублей. Они нашли также одного выброшенного морем кита. Между Шараповыми кошками и матерым берегом проходить можно; но вообще около этих мест плавание весьма опасно, почему промышленники и неохотно туда ходят.
Это единственное известное нам путешествие русских до XVIII столетия и единственное же описание Шараповых кошек, которое мы доселе имеем. Оно, конечно, весьма неполно, но, по крайней мере, дает некоторое о них понятие, такое, в самом деле, какого мы не имеем о многих местах северных берегов наших. Желательно было бы, например, знать хоть столько же о восточном береге Новой Земли, вдоль которого в половине прошедшего столетия проплыл кормщик Лошкин; но, к несчастью, не нашлось другого Витсена, который бы сообщил нам подробности плавания этого предприимчивого морехода, о котором по этой причине, кроме имени его, едва ли нам теперь что-нибудь известно. О достопримечательном плавании этом будет упомянуто ниже.
В третьем десятилетии прошедшего века снаряжена была, по повелению императрицы Анны Иоанновны, экспедиция, которой по обширности ее действий едва ли найдем подобную в летописях морских открытий. Цель экспедиции этой была описать морской берег от города Архангельска к востоку до материка Америки и острова по Восточному океану рассеянные. Мы коснемся только действий западного ее отряда, поскольку они к нашему предмету относятся.
Отряд этот, состоявший под непосредственным ведением адмиралтейств-коллегии, должен был описать морем берег, между городом Архангельском и рекою Обью заключенной. Выбор судов и вообще снаряжение этого отряда предоставлено было главному командиру архангельского порта, который, по совету мореходов того края, построил для него два коча, подобные употребляемым последними для промыслов. Суда эти, названные: "Экспедицион" и "Обь", были длиной 52¹/₂ фута, шириной 14 футов и глубиной 8 футов; командирами на них назначены лейтенанты Муравьев и Павлов. Экипаж каждого судна состоял из 20 человек.

1734 и 1735. Mypaвьев и Павлов. Они отправились от города Архангельска 4 июля 1734 года^(*103); 21-го вышли из Белого моря и, миновав остров Колгуев и пройдя между островами Матвеевым и Долгим, прибыли 25-го в Югорский Шар, в котором простояли на якоре три дня. В это время послан был подштурман на гребном судне для описания острова Вайгача. 29-го числа оставили они Югорский Шар, посередине [70] которой нашли глубину 12-14 сажен. Берег к востоку от него шел низменный, местами же возвышенный и отрубистый. Проплыв вдоль него один день, легли они поперек Карского моря на NOtO и 31 июля увидели восточный его берег, который лоцман их признал окрестностью Мутной губы. Вскоре открылась им самая губа эта, где они и встали на якорь; глубина в устье ее была только две сажени, далее же в губу девять сажен. Запасшись здесь водою и дровами, продолжали они путь к NtW вдоль берега по глубине 8-10 сажен. На другой день у Шараповых кошек должны были из-за противного ветра стать на якорь. 8 августа вышли опять под парусами, но 9-го от крепкого противного ветра принуждены были убежать назад в Мутный залив. Простояв тут шесть дней и определяя широту места - 70°50', вышли они опять в море; 19-го достигли широты 72°35', от которой решились, по причине позднего времени, возвратиться к югу и искать удобного для зимовки места. 21-го числа стали они на якорь о устье реки Кары и так как глубина не позволила им войти в реку, то и поплыли они к Югорскому Шару. Здесь также не нашлось возможности зимовать, почему и принуждены они были идти в реку Печору, в устье которой вошли 4 сентября; а 17-го, поставив суда на зимовку у деревни Кеевидки^(*104), отправились с командами в Пустозерский острог.
В июне 1735 года вышли они опять со своими кочами в море; 15 июля прибыли в Югорский Шар и, став в нем на якорь, отрядили штурмана описывать берег Вайгача. 21-го вышли из пролива, но густой лед принудил их возвратиться в тот же день на якорь, не оставлял их и тут в покое в продолжение двух недель. Они должны были часто менять места и укрываться то под тем, то под другим берегом. Наконец, 3 августа море от льдов освободилось, и они могли продолжать свой путь; но вскоре встретили опять множество льда, в котором плавание делалось сугубо опасным от густых туманов. 11 августа одно из судов стало на подводную льдину и только посредством завоза могло быть с нее стянуто³². 18-го числа они разлучились; лейтенант Муравьев 23-го числа пришел к Мутному заливу и, простояв тут на якоре до 27-го, отправился к Югорскому Шару, где 6 сентября соединился с своим спутником. На общем совете решено было идти по-прежнему зимовать в реку Печору, куда они и прибыли 11 сентября.

1736 и 1737. Малыгин, Скуратов и Сухотин. Лейтенант Муравьев считал непригодными свои кочи и старался возложить на них вину неуспехов своих. Адмиралтейств-коллегия, уважив его представление, приказала построить у города Архангельска два палубных бота, длиною 60 и 50 футов, и отправить их под командою лейтенанта Скуратова и Сухотина к лейтенанту Муравьеву. Между тем последний, как и лейтенант Павлов, были сменены (в Записках сказано: за непристойные поступки), а на место их командирован в Пустозерск лейтенант Малыгин, состоявший до отправления своего в море в распоряжении капитана Черевина, который, как кажется, послан был следовать за прежними начальниками.
Лейтенант Малыгин с начала мая стал приготовлять к походу коч "Экспедицион", который на месте имел уже течь по четыре дюйма в час.
[71] К исходу месяца был он готов; лоцман от деревни Тельвиски стал спускаться вниз реки. 28-го пришел он в устье и, увидев впереди лед, стал на якорь на юго-запад от Болванского Носа. На следующее утро понесло большой лед с верху реки; выпустив канат, подняли они паруса, но сели на мель; льдом понесло их через банки, прижало к стоячему на мелях льду, выломало форштевень³³ и оторвало руль. Спасти судна не было никакой возможности и должно было помышлять только о спасении людей и груза. С помощью солдат и матросов, присланных к ним капитаном Черевиным на щерботах³⁴, удалось им спасти всех людей и большую часть груза. Судно же оставлено на месте.
Малыгин приступил немедленно к исправлению кочи "Оби", и 17 июня мог уже на нем отправиться в путь. В устье реки задержал его противный ветер четыре дня. 21 июня вышел он опять под парусами, и в тот же день на высоте Двойничного Носа встретил множество льда, против которого должен был бороться целую неделю, останавливаясь на якоре то под матерым берегом, то под Гуляевыми кошками, которые были покрыты большими грудами льда. 29-го достиг он острова Варандея и, встретив опять много льда, должен был остановиться за западной оконечностью этого острова. До 19-го числа следующего месяца пытались они ежедневно сниматься с якоря и продолжать свой путь, но лед принуждал их всякий раз опять ложиться на якорь в разных местах около острова Варандея. Иногда принуждены они были отрубать якоря и после с великим трудом опять их отыскивать. Погоды в это время по большей части стояли сырые и холодные; снасти покрывались ледяною корою, так что управление ими было почти невозможно. В судне была течь по три, а иногда и по девяти дюймов в час, - все это делало плавание их затруднительным выше всякого описания. 22 июля пришли они на расстояние видимости к острову Долгому; от встретившегося им тут судна промышленников узнали они, что море к востоку еще весьма льдисто. В этот день стали на якорь под островом Долгим. В этом месте пробились они 17 дней, не будучи в состоянии продолжать пути из-за льда. 7 августа присоединились к ним вышеупомянутые, построенные у города Архангельска боты, под начальством лейтенантов Скуратова и Сухотина.
Последние вышли из реки Двины 25 июня, несколько раз из-за противных ветров становились на якорь и 30 июня зашли в реку Шойну, лежащую от Канина Носа к S в 50 милях, для осмотра течи, открывшейся во втором боте^(*105). Вход в реку Шойну имеет ширину не более двух кабельтовов, глубину в малую воду три фута. Прикладной час 30 минут³⁵. Входя в реку, должно держаться ближе к южному берегу.
Открыв и исправив повреждения второго бота, отправились они в путь, 2 июля обогнули Канин Нос и легли к острову Колгуеву; пройдя его в туманную ночь, увидели поутру 4 июля Тиманский берег и к полдню стали на якорь на северо-восток от Святого Носа в четырех итальянских милях, на глубине шести сажен, грунт ракушка. Обсервованная широта³⁶ в этом месте (по журналу Сухотина) 68°01', откуда выходит широта Святого Носа - 67°58'. Склонение компаса определено 12° восточнее. Прикладной час 7^Ч24'. Святой Нос выдается от берега к северо-западу; от него к северо-востоку простирается высокий берег. Пролавировав без успеха четыре дня в проливе между матерым берегом и Колгуевым островом, спустились они к последнему и 8 июля стали на [72] якорь против реки Губистой, на глубине 4¹/₂ сажен на песчаном грунте. Запасшись водою и дровами, продолжали они путь около S оконечности острова Колгуева, но до 14-го числа ничего не могли выиграть против северо-восточного ветра, и легли на якорь по южную сторону Плоских кошек, где широта определена 68°28' (по журналу Сухотина). Простояв тут до 18 июля, перешли они к реке Васькиной, чтобы запастись водою и дровами. От этой реки, находящейся в юго-восточной части острова, идет низменный песчаный берег к западу на восемь миль, и потом заворачивается на север-северо-восток к реке Губистой, глубина в одной итальянской миле от берега - четыре и пять сажен. 21-го числа снялись они с якоря, но на другой день, встретив противный ветер, возвратились опять к острову Колгуеву, где во время сильного шторма от северо-востока, продолжавшегося до 25-го числа, первый бот потерял один якорь. Не прежде 3 августа позволил им ветер продолжать путь свой. Встав в тот день под паруса, прибыли они 7-го к островам Матвееву и Долгому, где и соединились с Малыгиным. На другой день все три судна, под начальством последнего, прибыли в Югорский Шар и стали на якорь между мысами Сухим и Перевозным.
Широта этого места по журналам Скуратова и Сухотина - 69°27', а по журналу Малыгина - 69°49'; последнее определение превышает новейшие на 7'. Склонение компаса³/₄ румба О.
Здесь последовала перемена командиров. Лейтенант Малыгин пересел на первый бот, Скуратову поручил второй, а Сухотину на коче "Оби" предписал следовать к городу Архангельску^(*106).
Лейтенант Сухотин отправился в путь 19 августа. Около суток должен он был пробиваться сквозь льды, Югорский Шар наполнявшие. Выйдя в чистое море, лег он к западу, потом к западу-юго-западу и на шестой день, имея беспрестанно попутный ветер, достиг Канина Носа. 29-го числа миновал остров Моржовец, а 1 сентября прибыл благополучно в реку Двину. Всегдашнее ему благоприятство ветра должно считать весьма счастливым обстоятельством, поскольку коч "Обь" находился в плохом состоянии, имея течи по пяти дюймов в час.
Лейтенант Малыгин с двумя ботами простоял в Югорском Шаре до 24 августа. Неоднократно посылал он людей своих на самоедских оленях осматривать море с возвышенных мест острова Вайгача, но всегда получал известие, что оно покрыто множеством льда. В проливе носило его также немало. Погода стояла прехолодная, так что море около судна несколько раз замерзало. 24-го числа мог он, наконец, выйти из пролива, но великие льды принудили его в тот же день стать на якорь за Мясным островом. Он пробыл тут 13 дней, не в состоянии будучи тронуться с места из-за льда, который иногда по всему горизонту стоял неподвижно. В продолжение этого времени сделано описание Мясного острова и матерого берега, ему прилежащего; осмотрены речки, около тех мест впадающие (которые все оказались мелководными), определена широта места 70°09' (по двум наблюдениям 26 и 31 августа, журнал Малыгина) и прикладной час 5^Ч12'. 5 сентября сделан был общий совет, в котором участвовали унтер-офицеры и кормщики (архангелогородские мореходы в звании лоцманов); на этом совете решено было, как видно, продолжать путь, потому что оба судна на другой день снялись с якоря и пошли к востоку между стоячим льдом и берегом. 6 сентября стали из-за противного [73] ветра на якоре против речки Ляды (по журналу Скуратова - Ладена; вероятно, Ладейная), лежащей от Мясного острова в 36 итальянских милях. Подштурман Великопольский и кормщик Юшков нашли в устье этой речки, в полную воду, только 4¹/₂ фута глубины. На другой день пошли далее; 10 сентября стали на якорь перед устьем реки Кары, а 11-го вошли в самое устье, где обсервовали широту 69°48'. Фарватер в реку идет на OSO между южным, берегом и косою, протянувшейся от низменного северного берега; глубина шесть-восемь футов, а в реку четыре сажени. 13 сентября на консилиуме, подобном прежнему, решено было, не известно по каким причинам, идти зимовать в реку Моржовку; вследствие чего оба судна в тот же день вышли опять в море, но, не дойдя реки Моржовки, встретили сплошные льды, заставившие их возвратиться на зимовку в реку Кару, куда они прибыли 18 сентября, а 26-го поставили суда свои на зиму в трехозерной речке. В декабре месяце оба начальника переехали с командами на оленях в Обдорск, оставив при судах подштурмана Великопольского с 11 человеками.
Селифонтов. В этом же году, в июле и августе месяцах, геодезист Селифонтов описал, объехав на оленях, западный берег Обской губы и, переплыв на карбасе к острову Белому, осмотрел часть южного его берега. В ноябре присоединился он к лейтенанту Малыгину.
В начале мая 1737 года Малыгин и Скуратов возвратились к ботам своим и стали подготовлять их к походу. В начале июня вскрылась река Кара; но так как известно было, что море очищается от льда не прежде половины июля, то решили с общего совета пробыть на месте до 1 июля. В половине июля появилась между служителями цинготная болезнь которую однако же успели истребить употреблением противоцинготных трав, которые собирали по окрестным тундрам.
17 июня по полуночной и полуденной высотам солнца определена широта трехозерной речки 69°13' (по журналу Скуратова), склонение компаса³/₄ румба О.
1 июля вышли они в реку Кару, а 3-го стали на якорь в устье ее. В море видно было еще весьма много льда, почему и простояли они тут три дня, посылая описывать берег к востоку и западу. 6-го числа вышли в море и легли к востоку, к Байдарицкой губе, против устья которой стали на якорь 9-го числа. Во входе в губу эту глубина только шесть футов, в самой же губе четыре сажени; фарватер шириною не более одного кабельтова. Здесь замечено, что прилив шел к востоку только четыре часа, а отлив к западу восемь часов; из чего заключали, что в Байдарицкую губу должны были впадать значительные реки. Впрочем, течение приливное было гораздо сильнее отливного. 12-го числа снялись и пошли к северу вдоль берега, описывая его. На пути встречали много льда, который несколько раз заставлял их вставать на якорь. 18-го миновали реку Ерубей, на широте 69°53' лежащую, устье которой окружено мелями. 21-го прошли Мутную губу и Шараповы кошки. Широту первой определили 70°27', а последних - от 70°46' до 71°12'. На кошках видели несколько песчаных холмов. Кормщики сказывали, что между ними есть проливы, в которые можно заходить и стоять там безопасно на якоре. 22-го числа миновали реку Медведицу, на берегу которой видели чум^(*107) и около него людей. Широта ее определена 71°49' (журнал Скуратова). От устья ее к северо-западу простираются сухие банки. Наконец, [74] 23 июля усмотрели остров Белый, а 24-го встали на якорь в проливе, отделяющем его от матерого берега. Широту его определили 73°08' (журнал Скуратова). Прилив шел здесь с запада только четыре часа, а отлив с востока восемь часов; первый приносил с собою соленую воду, а последний пресную. Отливное течение было гораздо сильнее приливного, которое иногда едва было ощутимо. Прикладной час - три часа; подъем воды 1¹/₂ фута. Пролив усеян мелями, между которыми бывают сильные спорные течения. Противные ветры задержали лейтенанта Малыгина в этом проливе 25 дней. 18 августа вошел он наконец в Обскую губу, 11 сентября в реку Обь, а 2 октября в реку Сосву, где и зимовал. Команды расположены были в Березове по квартирам.

1738 и 1739. Скуратов и Головин. Лейтенант Малыгин из Березова возвратился берегом в С.-Петербург, а Скуратову предписано было с обоими ботами плыть в будущем году к городу Архангельску. Назначив командиром на второй бот подштурмана Головина, отправился лейтенант Скуратов из реки Сосвы 30 июня 1738 года, а 7 июля вышел из устья реки Оби. В Обской губе встретил он множество льда, против которого боролся с великим затруднением и опасностью, потерял якорь и едва к 31 июля достиг до Белого острова. 3 августа вступил в Карское море и поплыл к югу, встречая на каждом шагу страшные от льдов препятствия, и, наконец, в конце августа затерт был ими совершенно на южном берегу Карского моря, между реками Карою и Байдарицею. В сентябре наступили бури и морозы; суда стало сильно бить льдами и волнением; поэтому не было другого средства спасти их, как затащить по возможности далее на берег и оставить там на зиму. Около того же времени раздавило льдами одно промышленное судно около реки Кары; люди с него, лишась всего, явились к Скуратову с просьбой о спасении их от голодной смерти. В ноябре месяце, когда зима совсем установилась, отправился лейтенант Скуратов со всею своею командою на самоедских оленях в Обдорск, оставив при ботах подштурмана Великопольского с кормщиками и некоторым числом людей.
В мае 1739 года возвратился он опять к судам; когда льды отстали от берегов, спустил их на воду, а 4 июля, вооружась совершенно, поплыл к западу между берегом и стоящим льдом, который образовал канал не более 1¹/₂ мили шириною. У реки Кары льды заградили ему путь почти совершенно; в течение двух недель подвигался он вперед не более как по одной и по две мили в сутки, держась всегда вплоть к берегу, иногда не далее нескольких сажен. С 19 июля плаванье стало несколько успешнее; 25-го миновал он Мясной остров, а 29-го стал на якорь в Югорском Шаре. Запасшись тут водою и дровами и догрузив боты, отправился он на другой день далее. У острова Долгого и Матвеева встретил много льда, сквозь который пробравшись, плыл уже беспрепятственно, и 4 августа стал на якорь у острова Колгуева для ожидания второго бота, с которым разлучился во льдах 2 августа. Прождав его тщетно два дня, продолжал он путь; 9-го числа обогнул Канин Нос, а 11-го прибыл благополучно к реке Двине. Второй бот пришел туда двумя неделями позже.
Нет сомнения, что экспедиция, продолжавшаяся сряду пять лет, могла бы совершить более, чем было сделано лейтенантами Муравьевым, Малыгиным и прочими. Берега, исследованиям их подлежащие, осмотрены ими были очень поверхностно, за исключением немногих мест, описанных подробно; астрономические наблюдения их были сколь малочисленны, столь же и недостоверны; наблюдения физические были как бы [75] совершенно чуждым для них предметом. Но несправедливо было бы отнести это на счет управляющих экспедицией: они исполнили все, что им было возможно; из них особенно Малыгин и Скуратов отличались всеми достоинствами, которым мы удивляемся в первейших и прославляемых мореходцах: решительностью, осторожностью, неутомимостью. Но препятствия физические были столь велики, а средства, им данные, столь недостаточны, что более должно удивляться тому, что совершено ими, нежели тому, что не сделано. При всем том желательно, чтобы извлечения из журналов их выходили в свет с гораздо большею подробностью, чем с той, какой они доселе были удостоены и какую допустили тесные пределы листов этих. Правда, что некоторая часть берегов, ими осмотренных, описана теперь уже гораздо точнее. Продолжение береговой экспедиции штурмана Иванова доставит нам точное сведение и об остальной части, но зато многие подробности собственно морские, как-то: о глубинах, грунтах, течениях моря и т. п., можем мы почерпнуть единственно из их журналов, без которых, следственно, невозможно составить обстоятельного гидрографического описания той страны.

1757. Юшков. Новоземельский кормщик Юшков, служивший лоцманом в последнеописанную экспедицию, был, по-видимому, один из тех, которые наиболее верили, или, по крайней мере, уверяли в изобилии серебра на Новой Земле; по его словам, выходило оно там на поверхность земли, как некоторая накипь^(*108). Такое богатство воспламенило воображение директора шуваловской сальной конторы Кина, который в 1757 году решился отправить Юшкова на Новую Землю и за отыскание этой накипи обещал ему, сверх особенных выгод по промыслам, еще 250 рублей денежного награждения. Но как тот, так и другой в надеждах своих обманулись, ибо Юшков на пути к Новой Земле умер.

1760. Лошкин. Около 1760 года, предприимчивейший из других, новоземельский кормщик Савва Лошкин, олончанин, думая, что на восточном берегу Новой Земли, куда ни один промышленник никогда не заходил, должно быть зверей гораздо более, чем по другим местам, решился испытать в той стороне счастье свое, и от Карских ворот пустился вдоль этого берега к северу. К сожалению, подробности этого путешествия не дошли до нас; мы знаем только, что Лошкин, встречая страшные препятствия от льдов, должен был две зимы провести на восточном берегу и три лета употребить на то, чтобы около мыса Доходы перейти на западную сторону Новой Земли. Весь восточный берег нашел он низменным и не имеющим никаких гаваней; выкинутого леса на нем много, большею частью лиственичного^(*109).

1768 и 1769. Розмыслов. Проект об отыскании на Новой Земле дорогих металлов возобновлялся по временам между архангельскими капиталистами. В 1768 году один из богатейших тамошних купцов Бармин решился снарядить для этого кочмару^(*110). Начальство над нею поручено было штурману в ранге поручика Розмыслову, которому было предписано произвести опись берегов Новой Земли и Карского моря. Итак, цель экспедиции этой была двоякая. Правительство имело в виду географиче[76]ские открытия, а Бармин серебряную руду^(*111). Инструкцию, данную Розмыслову архангельским губернатором генерал-майором Головцыным, должны мы, к сожалению, считать потерянною безвозвратно, поскольку в журнале судовом ее нет; а Архангельский Губернский Архив, где бы ее, конечно, можно было найти, сгорел в 1779 году.
В команду Розмыслова назначены были от правительства подштурман Губин и два матроса, а от купца Бармина кормщик Чиракин и девять человек работников. Они отправились из реки Двины в полночь 10 июля, 12-го миновали остров Сосновец, а 13-го от крепкого северного ветра укрылись в Девятом становище, находящемся к югу от реки Паноя в 10 милях. В этом месте открыта была в подводной части их судна течь в разных местах, которые кое-как исправили. 16-го числа вышли они из Девятого становища, а на другой день стали на якорь в трех островах. Розмыслов определил широту этого места 66°43' и склонение компаса 4° О. В определении первой погрешил он, так как она приблизительно равняется 67°05'. Из-за противных ветров только 24 июля смог он сняться с якоря и на другой день достиг Св. Носа. Ветер был с WSW, следственно для плавания к Новой Земле самый благоприятный; но, по обычаю новоземельских мореходов того времени, надлежало им взять отшестие непременно от Семи островов, почему и стали они лавировать; а так как ветер скрепчал, то принуждены были укрыться в губу Кашкаренцы, в 17 милях к SO от Св. Носа лежащую. 27-го числа снялись они отсюда и, миновав в тот же день Святой Нос, легли с ветром с SO к семи островам, куда и прибыли 28 июля вечером. Отправив рапорт на имя Е.А. Головцына, запасшись водою, дровами и рыбой, взяли они, наконец, 2 августа отшествие к Новой Земле.
Свежие, между SW и NW, ветры ускорили плавание их так, что 6-го числа поутру увидели они уже Новую Землю, и именно Гусиный Нос, от которого находились на NW 50° в восьми итальянских милях. Отсюда пошли с тихими, переменными ветрами и 7-го в полдень, заштилев, встали под Бритвиным мысом на якорь. 9 августа ветер сделался вдруг от NW крепкий; они поспешили встать под паруса и, по совету кормщика Чиракина, зашли в губу Бритвину. Вход в губу эту лежит между юго-восточным берегом Бритвина острова и отделившимися от берега Новой Земли наружными камнями, сначала на юго-восток, потом на северо-северо-восток; этот вход широк и имеет глубины 7-10 сажен. По северо-западную же сторону ходить нельзя по причине многих банок. Розмыслов стоял на якоре между островом Бритвиным и Отрубистым мысом (Базаром) Новой Земли на глубине пяти сажен, грунт - мелкий песок. Он описывает стоянку эту для промышленных судов удобною, потому что в случае крепкого с моря ветра могут они уходить далее в губу за Утиный Нос. Берега, Бритвину губу окружающие, гористы, но у самой воды оставляют песчаные низменности, покрытые плоским камнем. Растений по берегам, кроме моха и изредка травы, никаких нет.
12 августа, вытянувшись завозами с якорного места в море, продолжал Розмыслов путь к северу вместе с трехмачтовым судном промышленников, которое он застал в Бритвиной губе. Двое суток продолжались маловетрия от разных румбов, отчего плавание их было весьма медленно. Несколько раз должны они были вставать на якорь, и не ранее 14-го числа пришли к Панькову острову, перед устьем Маточкина Шара [77] лежащему. Берег продолжался невысокий, к морю отрубистый; покрытые снегом и туманом горы лежат от него в отдалении; "таким образом, между горами и морем находится обширная равнина, ничем, кроме растущего моха, не испещренная". В Маточкином Шаре встретил их шторм с востока, в продолжение которого должны они были оставаться на якорях. 16-го числа поутру пошли по проливу к востоку, но когда миновали мыс Бараний, то кормщик Чиракин объявил, что он далее того места не бывал и потому судно вести не может. Это заставило Розмыслова встать на якорь. На другой день отправился он на гребном судне для промера пролива, к 19-му числу промерил его до мыса Моржового и нашел везде глубину от девяти до 15 сажен, грунт - камень.

Вид на южный берег Маточкина Шара при входе с западной стороны. (С рис. худ. Редера.)

Противные ветер и течение заставили его отсюда возвратиться к судну. 21 августа отправил он подштурмана Губина к речке Медвянке для того, чтобы начать оттуда описание южного берега Маточкина Шара; сам же, в ожидании возвращения его, промерял пролив от своего судна по разным румбам, брал пеленги³⁷ с разных пунктов берега, и прочее. Губин возвратился к судну 30 августа, и тотчас после этого отправился Розмыслов для окончательного обозрения Маточкина Шара. Прибыв в тот день к восточному его устью, взошел он на высокую гору и увидел, что Карское море от льдов совершенно свободно. Это открытие его, конечно, обрадовало, но худые качества кочмары не оставляли ему надежды воспользоваться безледностью моря. "Наше судно, - говорит он, - противными ветрами ходить весьма не обыкло; неспособность оного известна, и ничего доброго надеяться не можно; сложение оного не дозволяло ни на парусах ходить против ветра, ниже лавировать, ниже дрейфовать; когда оное имеет ветр с кормы, то большой парус нарочито способствует, но если ветр переменился и стал противен, то должно подымать другой, [78] малый парус и возвращаться назад". На обратном пути осмотрел Розмыслов губу Белужью, находящуюся в северном берегу пролива в 13 итальянских милях от восточного устья, которую он нашел для зимовки судов удобною. 2 сентября прибыл к своему судну; в ожидании, когда ветер позволит им идти далее по проливу, продолжал он описание южного берега, начатое подштурманом Губиным. Между тем, предвидя, что ему придется зимовать в Маточкином Шаре, разобрал он стоявшую около того места избу и взял на судно, чтобы зимою иметь более простора. 6 сентября поднялся, наконец, ветер с юго-запада; они подняли паруса и на другой день прибыли в губу Белужью.
Приближение зимы было в это время уже весьма приметно; морозы со дня на день становились сильнее, ветры большею частью дули бурные, погоды ненастные. Уверясь из этого, что в этом году невозможно уже ничего более предпринять, решился Розмыслов остановиться на зимовку и для этого избрал небольшую бухту Тюленью, в восточном берегу Белужьей губы. Избу, найденную в Маточкином Шаре, поставил в этом месте, а привезенную с собою сложил на южном берегу у Дровяного мыса для того, чтобы иметь зимою выгоднейшие промыслы. В каждую из изб поместилось по семи человек. Кормщик Чиракин был тогда уже болен.
20 сентября покрылся льдом Маточкин Шар; 25-го посетили Розмыслова жившие на Дровяном мысу сопутники его и сказывали, что и по Карскому морю весь горизонт также покрыт льдом. В этом месяце дули большею частью тихие восточные ветры при пасмурной погоде. Снег шел почти каждый день.
Октябрь. Ветры частью крепкие, частью тихие, чаще с востока; пасмурные и туманные погоды, иногда вьюги.
Ноябрь. Крепкие ветры с разных сторон, морозы и вьюги, пасмурная погода. 1-го числа законопатили избяные окна "от нестерпимости больших снегов и крепких ветров, и притом солнце, скрывши свои лучи под горизонт, и не делает уже дневного света". 17-го кормщик Чиракин окончил долговременные страдания свои. Кроме него, больных было обыкновенно два и три человека.
Декабрь. Бурный месяц; ветры преимущественно северо-восточные и северо-западные; облачно, жестокие морозы и вьюги. 12-го числа пополудни в восемь часов было затмение луны на румбах ONO; больных один и два человека.
1769 год, январь. Бурный месяц. Ветры северо-западные; облачные погоды. 24-го числа увидели мы солнце на горизонте "при склонении южном 16°20'".
Мы знаем теперь достоверно, что Розмыслов зимовал на широте 73°18'. В этой широте, при обыкновенной горизонтальной рефракции, верхний край солнца должен показаться на горизонте при южном склонении около 17¹/₂°, следовательно 19 января. Пятидневное опоздание его в этом случае весьма легко объясняется тем, что южный горизонт места зимовки Розмыслова пересечен высокими горами, заслоняющими солнце, когда оно в самом деле уже сверх горизонта находится. В журнале Розмыслова не сказано, когда именно оно скрылось под горизонт; но если это случилось в тот день, когда они законопатили свои окна, то скрытие его совершенно согласно с исчислением математическим.
26 января работающих с трудом два человека; да и "прочие имеют немалую тесноту в грудях, ибо крепость ветра и вьюга снежная не допускают сделать прогулки за десять сажен".
[79] 31-го числа "один из работников, живших на Дровяном мысу, увидя на северном берегу стадо оленей, вознамерился идти, дабы получить, сколько из оных всевышний определить изволит; и по отбытии его, чрез малое время, сделался вдруг жестокий ветр и курева (вьюга), который закрыл своей темнотой глаза, дабы видеть человека за 10 сажен; от чего наш определенной к смерти промышленник чрез сутки уже назад не возвратился, от чего и положили считать его в числе мертвых без погребения".
Февраль. Северо-восточные и северо-западные ветры, частью крепкие, частью посредственные; туманы, вьюги и жестокие морозы.
Март. Бурный месяц. Ветры северо-восточные, северо-западные, западные; туманы и вьюги; тяжело больных три человека.
Апрель. В первую половину месяца сильные ветры с севера и северо-запада и сырые погоды. 17-го числа "с полудни шторм от SW, слякоть и временно дождь; напоследок сильный град, величиною в половину фузейной пули, и продолжался до полуночи". Необыкновенное явление в такой широте и в такое время года. В последнюю половину месяца ветры умеренные и погоды ясные. 23-го числа умер один работник на Дровяном мысу.
Май. Переменные ветры и погоды. "22-го числа с NW жестокий ветер, которым с высоких гор наносило тяжелый горький воздух, наподобие от дыму". Умерло два работника, а двое были тяжело больны. Розмыслов, проведя всю зиму в принужденной праздности, приступил в конце этого месяца к геодезическим работам.
Июнь. Весьма переменные ветры и наиболее пасмурные погоды. Умер один работник. 16-го числа лед в Шару был еще толщиною в два аршина. 30-го "по Шару видно, что от дождей и с гор сильно шумящими ручьями воды толстоту снега весьма убавило", а лед еще довольно крепок; решился Розмыслов окончить по льду описание южного берега пролива и для того отправился к реке Шумиловой, "оставя на милость сына бога вышнего" двух своих больных.
Июль. Первая половина месяца тихая, последняя бурная; ветры с северо-запада и юго-запада; погоды пасмурные и дождливые. 6-го умер один из матросов Розмыслова. 9-го исчез лед в Белужьей губе, но в проливе стоял он до 18-го числа. Когда лед в судне растаял, открылась в нем большая течь, сквозь многие гнилые места, так что они дважды в сутки должны были отливать из него воду. Вырубая гнилые места, наполняли они пустоты густою глиною, смешанною со ржаными отрубями; "везде, где нужно было, конопатили, токмо течь не успокаивалась".
К 1 августа приготовил Розмыслов судно свое совершенно к походу; но Маточкин Шар очистился от льда не ранее 2 августа. Розмыслов немедленно оставил зимовье свое, в котором был заперт льдом в течение 316 дней, и направил курс в Карское море, будучи сам болен, и имея, кроме подштурмана, только четырех человек здоровых.
Широту места зимовки определял он пять раз, измеряя меридиональные высоты солнца астролябией. Выводы наблюдений его между собою довольно сходны, а средний из них есть 73°39'. Погрешность этого вывода, по известной нам ныне достоверно широте Маточкина Шара, есть 21' севернее истинной, и потому должно полагать, что астролябия его имела постоянную погрешность около 1/3°. Склонение компаса определил он 3¹/₂° О. Подъем воды в проливе - два фута в сизигии³⁸; длина Маточкина Шара по его измерению содержит 42 итальянских мили.
[80] Сколько здоровье его позволило, осматривал он не только берега, но и горы, Маточкину Шару прилежащие; они состоят "из мелких и крупных плитных камней, имеется на многих и трухлой слоями аспид". Он не нашел нигде "никаких отменностей и курьезных вещей, например как руд, минералов, отличных и неординарных камней и соленых озер, и тому подобных, а особливо ключей вод и жемчужных раковин". Кормщик Чиракин рассказывал Розмыслову, что где-то на южном берегу лежит небольшой камень "такой красоты, когда в ясной при солнце день, оной глазам представляет разных цветов искры; и почитал его весьма примечания достойным; но ныне (весною 1796 года) я с бывшими при мне людьми старанье прилагал найти тот удивительной красоты камень; но множество их обошед, и ни один, кроме своего дикого цвета, никакой отмены не показал, и так его оболганье явно видится, ибо как, по его объявлению, почти за алмаз почитаемой камень мог бы скорее и легче себе в пользу получить, нежели свои трудные промыслы употреблять". По горам есть много пресных озер, где водится мелкая рыба, "которую нам ловить, за неимением к тому сетей, было не можно". "Растущих дерев весьма не имеется" потому, говорит Розмыслов, что лето продолжается один только август месяц и несколько дней сентября, а потом вдруг наступает зима; "да и травам да беспрерывною зимою никаким расти не можно; но хотя изредка и отходили выходящую из-под снега траву, называемую зверобой, и салат, но какую оные имеют силу, неизвестно". Из царства животных водятся большими стадами дикие олени, также песцы, волки и белые медведи. Весною прилетают дикие гуси, чайки и галки. Морские животные - белухи, разных родов тюлени и моржи.
Розмыслову предписано было переплыть Карское море для измерения расстояния между Новою Землею и противолежащим матерым берегом. По этой причине, выйдя 2 августа в 11 часов вечера из Маточкина Шара, лег он прямо на восток. Проплыв около шести итальянских миль, он стал встречать мелкие носящиеся льды, которые час от часу становились гуще, и, наконец, 3 августа в восемь часов вечера, в 33 итальянских милях от Новой Земли, совершенно преградили ему путь. Они составляли непрерывную сплошную цепь, "между которою с верху мачты водяного проспекта, также и берега не видно. Между тем судно льдами повредило, и сделалась в нем немалая течь; чего для согласно положили, дабы с худым судном не привесть всех к напрасной смерти, поворотить по способности ветра к проливу Маточкину Шару". 4-го числа около полудня увидели они опять берег Новой Земли и в нем отверстие, которое сочли за устье Маточкина Шара; войдя в него, увидели они свою ошибку: это была какая-то неизвестная им губа, берега которой окружены были рифами. Штиль не допустил их выйти из нее в то же время, и они должны были бросить якорь. 6 августа в полдень поднялся ветер с северо-востока, помог им освободиться из этого места, замечательного для них еще потому, что должны были в нем предать морской бездне одного из своих сотоварищей; это был восьмой и последний человек, умерший на Новой Земле.
Губа эта, которую Розмыслов нанес на своей карте под именем Залива Незнаемого, находится в 20 итальянских милях к северу от восточного устья Маточкина Шара; она лежит по румбам S и N. Предела ее в этом последнем направлении Розмыслов не видел, и потому может статься, что это пролив, отделяющий от берега Новой Земли остров или несколько островов. Розмыслов не имел никакой возможности исследо[81]вать это место, так как он сам и помощник его Губин были больны, работников оставалось только четверо, провизия была на исходе, а судно текло по дюйму в час на якоре. В этом плохом состоянии помышляли они только о том, как бы возвратиться в отечество.
Розмыслов не говорит, что побудило его, выйдя из губы Незнаемой, плыть к югу; но по догадке ли это было, или по расчету, только, проплыв к юго-юго-западу 27 итальянских миль, усмотрел он настоящее устье Маточкина Шара и, войдя в него, продолжал путь к западу. 8 августа ночью стал он на якорь пред устьем реки Маточки. Первою заботою его было открыть место течи. Выгрузя судно, нашел он по обе стороны форштевня несколько сквозных дыр. Он велел их законопатить, замазать глиною и обшить досками. Но когда опять снялся с якоря, то увидел, "что наши глиняные пластыри водою размывает и течь делалась прежняя, от чего пришли в немалое починки оной отчаяние". К счастью их, пришла в это время в Шар ладья крестьянина Водохлебова. Кормщики ее Лодыгин и Ермолин уговорили его пересесть с командою к ним на судно, "ибо уже на утлом судне чрез обширность моря пускаться не можно, которое и по закону приговорено, что можно получить самовольную смерть и назваться убийцами". "Для вышеписанных резонов", выгрузив судно свое совершенно и оставив на нем одни мачты, отвел его Розмыслов в реку Чиракину, а сам с товарищами перебрался к человеколюбивым Лодыгину и Ермолину. Они простояли в Маточкином Шаре до 25 августа, грузя в судно оставленный тут промысел, а потом отправились в море. 27 августа на рассвете, отплыв 25 итальянских миль к SWtW, встретили густые льды, сквозь которые пробирались разными курсами до вечера следующего дня, а потом более их уже не встречали. 31 августа увидели они семь островов, а на другой день за противным ветром остановились на якоре в губе Порчнихе, что за большим Оленьим островом. 2 сентября, при попутном ветре, поплыли опять под парусами и 8-го того же месяца прибыли благополучно к городу Архангельску^(*112).
Экспедиция Розмыслова не удовлетворила, по-видимому, ни одной из сторон, в снаряжении ее участвовавших. Хозяин судна в расчетах своих обманулся; в гидрографическом отношении сделано было также не весьма много, хотя, впрочем, Розмыслов первый измерил длину Маточкина Шара, и столь тщательно, что описание его и по сей день остается точнейшим; измерение, которое мы сделали в 1823 году, не может с ним сравниться. Но путешествие это заслуживает внимание наше с другой стороны: оно живо напоминает нам мореходцев XV и XVI веков; мы находим в нем те же малые средства, употребленные на трудное и опасное предприятие; ту же непоколебимость в опасностях; то же упование на благость промысла; ту же решительность, которая исключает все мысли, кроме одной - как вернее достигнуть до поставленной цели. Если мы рассмотрим, с какою твердостью Розмыслов, изнемогая от болезни, потеряв почти две трети своего экипажа, с никуда негодным судном, без помощника и почти без всяких средств, старался исполнить предписанное ему, то почувствуем невольное к нему уважение.

В продолжение почти полувека после путешествия Розмыслова не заботился о Новой Земле никто, кроме промышленников, плававших туда ежегодно из разных мест Архангелогородской губернии. Темные предания о металлическом богатстве страны этой находили веру только [82] между любителями необыкновенного, и архангельские судохозяева не помышляли более о непосредственном добывании золота на Новой Земле, довольствуясь тем, которое им доставляли звериные промыслы. Предания эти были однако же достаточны к возбуждению патриотического духа знаменитого соотечественника нашего, графа Н.П. Румянцева, с именем которого соединяется воспоминание о непрерывном ряде предприятий, проведенных в пользу наук и отечества, и побудили его (1806 год) снарядить на собственные средства экспедицию, которая бы исследованиями, на месте произведенными, объяснила это любопытства заслуживающее обстоятельство. По рекомендации д.с.с. Дерябина возложил государственный канцлер дело это на горного чиновника Лудлова, служившего при Гороблагодатских заводах, предоставя Беломорской компании снарядить судно, которое должно будет перевезти его на Новую Землю^(*113). Беломорская компания избрала для этого одномачтовый тендер "Пчелу", в 35 тонн, который она прежде употребляла для промыслов и который с 1806-го на 1807-й год зимовал в Екатерининской гавани. Для управления им наняла штурмана 9 класса Поспелова, только за год до того взявшего отставку из флота. Поспелов отправился из Архангельска 7 марта 1807 года и прибыл 21-го в Колу, а 29-го того же месяца присоединился к нему и Лудлов, который еще в конце июля 1806 года приехал в Архангельск; но так как компания не имела заблаговременно сведения о его назначении, то и не могла отправить его в то же время, и он должен был провести зиму в Архангельске. Поспелов нашел тендер "Пчелу" хотя и удобным для предстоящего плавания, но в величайшем беспорядке; он лежал под берегом на боку, затертый льдом, занесенный снегом; многие важные члены были сломаны или повреждены; многих необходимых вещей не было вовсе. Приведение всего этого в порядок, при весьма ограниченных средствах, стоило ему много труда. Недостающие вещи были к нему доставлены из Архангельска на шняке в начале июня, а к исходу того же месяца успел он неутомимостью своею привести судно в совершенную готовность к походу. 23 июня Лудлов, живший во все время в Коле, перебрался на "Пчелу", а 29-го отправились они в море. Экипаж тендера составляли: мезенский мещанин Мясников за кормщика, восемь матросов и два верных работника. Крепкий северный ветер заставил их на другой демь укрыться за островом Кильдиным, где они простояли только несколько часов. Выйдя опять в море, встретили они противные крепкие ветры. Морская болезнь, в сильной степени которою страдал Лудлов, принудила Поспелова 3 июля зайти в Кемское становище, что за Семью островами. Целую неделю продолжались крепкие ветры от NO и NW, так что они не ранее 11 июля могли опять выйти под парусами. Пять дней плыли они к северо-востоку с ветрами более или менее благоприятными и имея по большей части пасмурные погоды; льдов на этом переходе не встречали они ни разу; но холодный воздух заставлял их иногда подозревать близость их на ветре. 17 июля поутру увидели они берег Новой Земли около южного устья Костина Шара; ветер подул с севера и заставил их стать на якорь в этом проливе. Лудлов съезжал на берег Междушарского острова, состоящий из сланца, покрытого тундрою без малейших признаков каких-либо руд^(*114).
[83] 19 июля снялись они с якоря и поплыли, к северу вдоль пролива. Ветер вскоре сделался опять противный, но они продолжали лавировать до вечера по глубине 5-15 сажен, грунт синий ил. Продолжая лавировку в следующие дни, подошли они 23-го числа к островкам Белым^(*115), на которые Лудлов съезжал и нашел, что они состоят из гипса, совершенно обнаженного. На одном из островков находится соленое озеро. Ветры еще два дня продолжались неблагоприятные, но 25-го числа подул ветер от SO, с которым они в один день пришли в северное устье Костина Шара и остановились на якоре между островами Вальковым и Ярцовым, на север от пролива, отделяющего последний остров от Междушарского и известного под названием: Железные Ворота. Глубина в этом месте 23 сажени, грунт синий ил; вообще по Костину Шару не нашли они нигде менее пяти сажен, грунт по большей части синий ил. Лудлов съезжал на острова Вальков и Ярцов; но об исследованиях его мы ничего не знаем. В Вальковом становище находилось в это время судно Беломорской компании, на Новой Земле зимовавшее.
В Костином Шаре Поспелов обсервовал широту места 71°05', которая весьма мало различается от новейших определений. Наловив птиц и запасшись яйцами их, вышли они 28 июля поутру из Костина Шара в море и поплыли вдоль берега к северу. Ветры стояли тихие и переменные, отчего плавание их было довольно медленно^(*116). На четвертый день подошли они к устью Маточкина Шара. Лудлов желал остановиться в губе Серебрянке, где ему надлежало производить минералогические исследования свои, но так как губа это совершенно открыта с моря, то и должны они были идти в самый пролив и остановились в тот же день в губе Староверской, находящейся в южном береге, в 2¹/₂ милях от устья Шара.
Они нашли тут становую избу, с банею, в довольно хорошем состоянии, которую и заняли. Вокруг лежало несколько карбасов, оставляемых обыкновенно промышленниками на местах их промыслов; один из них надлежало исправить и вооружить для перевозки Лудлова в губу Серебрянку, отстоящую от Староверской в девяти итальянских милях. Дело это кончили к 4 августу, и Лудлов тогда же отправился в свой путь; но на другой день возвратился, не в состоянии будучи выгрести против довольно большого от NW волнения. 6 августа к вечеру отправился Лудлов вторично и 7-го к полдню уже возвратился, исполнив возложенное на него дело. В столь краткое время успел он "обойти в разных высотах до снежной границы весь берег, окружающий губу Серебрянку; он не нашел ни малейшего признака, чтобы там когда-нибудь производилась горная работа, и ни малейшего вида серебряных руд; только нечаянно увидел он на поверхности кусок свинцового блеска, "во ста центнерах которого находился может быть золотник серебра"^(*117). Лудлов замечает весьма справедливо, что название этой губы вовсе не доказывает, чтобы окрестности ее действительно содержали серебро, поскольку оно может быть обязано своим происхождением обманчивому виду берега, состоящего из талькового сланца, слюды и "кошечьего серебра". По возвращении своем в Староверское становище продолжал Лудлов [84] осматривать окольные берега. На северной стороне пролива нашел он серу и медный колчедан. По его мнению, "в случае возвышения цены на медь, можно камни, ее содержащие, перевозить в Лапландию, где при изобилии лесов переплавка их не будет стоить значительных издержек". Лудлов, вероятно, подразумевал южнейшие округа Архангельской губернии, поскольку Лапландия в этом отношении есть одна из беднейших стран в свете. Он оспаривает также мнение, будто бы горы Новой Земли есть продолжение Уральского хребта; потому, что южная половина Новой Земли совершенно ровна и что горы начинаются с 75° широты; что направление их с О к W, между тем как Уральский хребет идет от SW к NO^(*118). Лудлов думает, невзирая на собственный его малый успех, что Новая Земля заслуживает точнейших исследований минералогических³⁹; он полагает, что на берегах Маточкина Шара есть малахит, потому что промышленники наши, по словам кормщика Мясникова находили там зеленую краску^(*119). Между тем Поспелов, страдавший во все это время простудою, приготовлял судно к походу и, по обычаю Новоземельских мореходов, срубил из выкинутого леса крест около восьми футов вышиною, который с приличною надписью поставил близ избы. 12 августа донес он Лудлову о готовности судна. Лудлов, объявив, что не имеет надобности оставаться далее на Новой Земле, приказал ему сняться с якоря и плыть ближайшим путем в Архангельск. Первые двое суток плаванье их было успешно и покойно; но с 17 августа начались крепкие ветры, частью им противные. 20-го, миновав Святой Нос, вступили они в Белое море. 22-го, встретив у острова Сосновца сильную бурю с запада, должны были спуститься в Трехостровское становище, где простояли до 30 августа. В это время Лудлов ездил берегом в Панойское селение. Выйдя снова в море, дошли они благополучно до реки Золотицы; но оттуда буря заставила их опять возвратиться и лечь на якорь за островом Сосновцем. 2 сентября с северо-восточным ветром вышли опять под парусами, но в тот же день встретили крепкий противный ветер. Не будучи в состоянии переносить более жестокой морской болезни, приказал Лудлов высадить себя на берег в деревне Ручьях (на половине расстояния между Зимними Горами и Вороновым Носом), решаясь ехать в Архангельск берегом, а Поспелову предоставил следовать туда же морем. Последний в тот же день вышел в путь при попутном ветре, с которым 5 сентября прибыл в реку Двину.
Поспелов плавание свое заносил подробно в журнал. Не имея ни одного помощника, не имел он и возможности сделать точной описи берегов Новой Земли, им виденных; но, заметив с самого начала несходство карт, ему данных, с истиной, брал он часто пеленги, замечал положение берегов и по этим данным составил неплохую карту Новоземельского берега от Костина Шара до Маточкина, с видами, изображавшими весьма хорошо общую окрестность горных хребтов этого пространства берега. Все эти документы представил он в Правление Беломорской компании. Были ли они представлены куда-нибудь далее, мне неизвестно; но знаю то, что труды Поспелова, жившего с того времени и по сегодняшний день безвыездно у города Архангельска, остались без всякого [85] внимания, а Лудлов, возвратившись в С.-Петербург, удостоился счастья быть представленным государю императору и всемилостивейше награжден был чином маркшейдера. Ни тот, ни другой путешествия своего в свет не издавали. Оно сделалось впервые известным через Берха, поместившего в журнале "Сын Отечества" (1818 года, 45) краткое его описание, составленное со слов Лудлова. Статья эта, сверх некоторых пристрастных суждений на счет Поспелова, содержит многие погрешности в числах, именах и происшествиях, доказывающие, что Лудлов журнала не вел, а говорил только с памяти. Поспелов доставил мне в 1822 году в оригинале журнал свой, карту и виды, копия с которыф представлены мною в Государственный Адмиралтейский Департамент.
Из этого обозрения всех путешествий, совершенных к Новой Земле по 1807 год включительно, явствует, что карты ее могли быть основаны на плаваниях трех только мореходцев: Баренца, Розмыслова и Поспелова. Баренц один из всех оплыл весь северный и весь западный берег, от самой северо-восточной оконечности до островов, под южным берегом лежащих, не достигнув однако же южнейшего ее мыса; Розмыслов, один же из всех, измерил пролив, поперек Новой Земли протекающий, и определил широту его, описав, как будто для исправления ошибки Баренца, часть берега, этим мореплавателем неосмотренную; наконец, Поспелов один из всех проплыл Костиным Шаром и определил широту его. Но так как плавание последнего оставалось по сей день неизвестным, то основанием карт Новой Земли должны были служить только соединенные описи Баренца и Розмыслова. Правда, что в совершенной точности обеих позволительно было всякому сомневаться, взирая на несовершенство мореходной науки в их времена; но не было никакой основательной причины изменять описанный ими вид берега Новой Земли, ни одного обстоятельства, по которому следовало поместить ее западнее или восточнее, или увеличить протяжение Маточкина Шара хотя бы на одну милю. При всем том появились карты на разных языках, которые во всех важнейших частях отличались от карт этих мореходцев. Маточкину Шару, помещенному на широту 74¹/₂ и 75°, дана была длина до 160 итальянских миль, т. е. вчетверо большая найденной Розмысловым; Баренцев мыс Желания полагался в долготе 66° вместо 77°, а на других в широте 78° вместо 77° и т. д. Словом, новейшие карты эти с первоначальными не имели уже ничего общего, кроме некоторых названий, и то весьма часто искаженных^(*120). Трудно решить, кому обязана была география за подобные исправления карт; вероятнее всего, что они вкрались мало-помалу. Для ясного показа неосновательности этих исправлений и того, сколь мало удалены были от истины старинные карты Баренца и Розмыслова, напротив того, сколь много погрешили новейшие, прилагается при этом сравнительная карта, на которую положение берегов Новой Земли нанесено по описаниям Баренца и Розмыслова с карт, впоследствии исправленных, и, наконец, по нашему описанию.
Восточная часть южного берега Новой Земли, равно как и весь восточный берег, оставались совершенно неизвестными. Ни один из перечисленных мореплавателей не видел южной ее оконечности, ни северной острова Вайгача. На голландских картах берега обеих земель показы[86]вались почти соединяющимися, так что надлежало догадываться о существовании между ними пролива; а некоторые из путешественников этой нации смешивали даже в повествованиях своих Новую Землю с Вайгачем. На русские карты часть эта наносилась, как кажется, по рассказам промышленников, но и в этом случае страсть исправлять послужила ко вреду истины: пролив, отделяющий Новую Землю от Вайгача, сужен был до четырех или пяти миль вместо 26, чего не случилось бы, если б прозорливые географы имели большую веру к грубым картам наших мореходов, на которых взаимное положение мысов Кусова и Воронова показано было довольно верно.
Объяснение столь соблазнительного противоречия, с одной стороны, и совершенной неизвестности - с другой, было предметом последнего путешествия, о котором нам остается еще упомянуть и которое было как бы введением к четырехкратному путешествию, в этой книге описываемому.

1819. Лазарев. В 1819 году, в то самое время, когда приготовлялись известные экспедиции к северу и к югу, под начальством капитанов Беллинсгаузена и Васильева⁴¹, последовало высочайшее повеление о снаряжении у города Архангельска еще третьей экспедиции для описи Новой Земли. Управление ею поручено было лейтенанту Лазареву 1-му^(*121). Содержание инструкции, от Государственной Адмиралтейств-Коллегий ему данной, было следующее: при первом открытии мореплавания выступить в море и плыть к Новой Земле; проходя остров Колгуев, определить долготу его; если можно будет придти к Новой Земле в исходе июня или в начале июля, то остановиться на якоре где-нибудь у южного берега и послать два гребных судна описывать восточный и западный берега, а третье - остров Вайгач; в исходе июля идти к северу по западную сторону Новой Земли; пройти сквозь Маточкин Шар и через Карское море к острову Белому; попытаться обойти северо-восточный мыс Новой Земли; и, наконец, соединиться с отряженными гребными судами в Маточкином Шаре или другом каком месте; если ж по каким-нибудь причинам нельзя будет отправиться из Архангельска прежде половины июля, то плыть уже прямо к Маточкину Шару и оттуда отправить гребные суда к югу, одно по восточную, другое по западную сторону Новой Земли и, приложив старание, исполнить все предписанное, при первом случае - соединиться с ними на южном берегу. По наступлении сентября месяца возвратиться к городу Архангельску.
Лейтенант Лазарев прибыл в Архангельск 19 апреля с лейтенантом Корсаковым и Барановым. Ему дан был конфискованный английский бриг "Кетти", обращенный в транспорт, который, по назначении в эту экспедицию, назван был "Новая Земля". Приведение этого довольно старого судна в состояние выдержать предстоящую ему тяжкую службу стоило многих трудов. По вскрытии реки Двины приведено оно было из Лапоминской гавани, для окончательного вооружения, к Адмиралтейству. 19 мая прибыл из С.-Петербурга мичман Кюхельбекер, с инструментами, которые при отъезде Лазарева еще не были готовы, а к 9 июня бриг "Новая Земля" был совершенно готов к отправлению в море. Он был снабжен всеми нужными астрономическими и математическими инструментами, провизией на год, разными противоцинготными средствами, теплою одеждой и обувью и всякого рода орудиями для ловли зверей, птиц и рыб. На случай зимовки были приготовлены две разбор[87]ные избы, но теснота судна не позволила Лазареву взять с собой более одной. Сверх упомянутых уже офицеров, находились на его бриге штурман Харлов 1-й, штаб-лекарь Братановский, и нижних чинов служителей 44 человека. Назначены были еще горный чиновник и рисовальщик, но они не застали уже в Архангельске брига "Новая Земля", отправившегося в море 10 июня.
14-го числа лейтенант Лазарев подошел к острову Моржовцу и от него взял курс прямо к Канину Носу, который миновал 16-го, не встретив на пути ничего, кроме нескольких гряд берегового льда. По особенно счастливому случаю избег он всех опасностей, которыми эта часть моря усеяна, и, как кажется, не попал даже ни на одну из малых глубин, поскольку о них не упоминает. Это побудило его рекомендовать путь восточною половиной моря всем судам, из Архангельска в Северный океан плывущим. Однако же, преопасные Северные кошки и жестокие, неправильные течения, конечно, навсегда удержат их при вернейшем и нисколько не более продолжительном западном пути, на котором и льдов менее встречается, чем на восточном. В 1821 году последовали мы совету Лазарева и едва избегли совершенного кораблекрушения.
При первом вступлении в Северный океан встретили Лазарева льды. Намерение его было плыть прямо к Маточкину Шару, так как он полагал, что продолжавшиеся всю весну северные ветры должны были очистить от льдов севернейшие берега Новой Земли; но, видя, что по мере удаления к северу возрастает количество и плотность льдов, решился он идти к южной оконечности Новой Земли, но и с этой стороны поставили ему льды необоримые препятствия. 1 июля, убедившись, что весь южный берег до мыса Бритвина окружен непроходимым льдом, решился он спуститься к острову Колгуеву, который и увидел в тот же день. Около этого времени стала появляться в экипаже брига болезнь, бывшая впоследствии одною из главных причин худого успеха экспедиции.
Прокрейсеровав на высоте острова Колгуева пять дней и определив северо-западной его оконечности широту - 69°28'30" и долготу - 48°31' О, спустился он к востоку, но вскоре опять встретил лед. Продолжая с ним бороться без успеха 11 дней, увидел он 19 июля берег, который считал "юго-восточной частью Майгол Шара", и пошел к северу, чтобы осмотреть Костин Шар. 21-го определил наблюдениями один, неизвестно, впрочем, какой, пункт берега и заключил, что на прежних картах положен он был восточнее почти на 90 миль. Окруженного густыми льдами, застиг его 25 июля шторм; по окончании его подошел он к берегу около Майгол Шара и, найдя его от льдов очистившимся, поспешил воспользоваться попутным ветром с запада, чтобы осмотреть южную оконечность Новой Земли. Следуя вдоль берега, видел он несколько крестов, а к юго-востоку с саленга⁴² вершины гор, "кои полагать должно на острове Вайгатском"^(*122). Лазарев думал стать на якоре в Марсулином Шаре, положение которого было для этого во всех отношениях выгодно; но льды принудили его в тот же день (27 июля) возвратиться и искать по-прежнему прохода в Костин Шар. Против Майгол Шара сделался штиль, и течением стало приближать судно к берегу, почему лейтенант Лазарев должен был бросить якорь, который он, [88] однако же, при первой возможности опять поднял и поспешил удалиться в море. "Поспешный мой уход из сего довольно знаемого места, - говорит Лазарев, - ускорен неверною надеждою в доставлении свежей воды, ибо хотя по приближении нашем к сей бухте приметная перемена пресности воды явно доказывала течение в оную рек, но дальность и трудность в доставлении оной от находящегося тамо льда, опасность в повреждении судна носящимися льдинами при течениях и безызвестность скорого отвращения сих наскучивших нам препятствий вынудили нас искать другого удобного места". Счислимая широта⁴³ якорного места 71°, долгота 52°41', прикладной час 12^Ч28'. Вода при северных течениях увеличивалась от 10 футов до 7¹/₂ сажен, "а на отмели, найденной гребными судами у северо-западной оконечности Майгол Шара, от 10 до 8 футов до 4¹/₂ сажен". Такой подъем воды, равняющийся почти тому, который бывает в С. Мало и Бристоле, совершенно невероятен, поскольку как из прежних, так и из новейших наблюдений известно, что на Новой Земле не поднимается прилив нигде более, как на два или на три фута.
Оставив это место, решился лейтенант Лазарев идти к Маточкину Шару. Он плыл к северу вдоль берега, от льда уже очистившегося, до 3 августа, когда на широте 73 1/4° встретил опять густой лед. Всегдашняя пасмурность, на этом переходе его сопровождавшая, не позволила ему обозреть берега с надлежащей подробностью; он успел, однако же, определить положение мыса Кармисульского (вероятно, Кармакульского), которого широта оказалась 71°41', долгота 50°49'. Шесть дней продолжал лейтенант Лазарев бороться против льда, встреченного на параллели Маточкина Шара, но без всякого успеха. С каждым днем уменьшалась надежда достигнуть вскорости до Маточкина Шара, поскольку препятствия оставались те же, а число больных беспрестанно возрастало, так что едва, наконец, можно было управлять судном.
На собранном в этих затруднительных обстоятельствах совете решено было прекратить дальнейшие попытки и отправиться в обратный путь к городу Архангельску. Они спустились от Новой Земли 9 августа, а 12-го были уже у Канина Носа. Наблюдения, на высоте этого мыса произведенные, показали долготу его на 2¹/₂° меньшую той, на которой положен он на карте Белого моря. Всю эту разность приписал Лазарев неверности своего хронометра. Но в самом деле погрешность его была только около 1°; остальные же 1¹/₂° принадлежали карте, как определено было в последующие экспедиции. Закончив наблюдения на долготе Канина Носа, продолжал Лазарев путь свой к западу. Три дня продолжались противные ветры с S и SW; на четвертый подул NNW ветер, и Лазарев взял куре SSW, по счислению на средину Белого моря; но ночью увидел себя внезапно окруженным берегами и должен был стать на якорь. На рассвете оказалось, что они зашли в Святоносскую губу, чему, по указанной погрешности долготы пункта их отшествия, непременно и должно было случиться. 18-го числа снялись опять с якоря, но, войдя в Белое море, встретили противный ветер, продолжавшийся почти две недели. При наступлении сентября месяца самая малая уже только часть экипажа оставалась незараженною скорбутом, так что офицеры должны были иногда сами выполнять матросские работы. С великим трудом могли они 3 сентября дойти до Архангельска, где 19 человек нижних чинов немедленно надлежало свезти в госпиталь; трое окончили жизнь до прибытия к порту.
[89] Экспедиция эта, столь худо кончившаяся, не могла разъяснить сомнений и неизвестности, в отношении к Новой Земле существовавших. Она оставила берега ее неисследованными, определив только вообще, что они на новейшей карте (которая, по словам Лазарева, составлена была Адмиралтейств-Коллегией) положены приблизительно на 90 миль восточнее, чем должно.

Причинами этого малого успеха были, во-первых, особенная ледовитость моря и дурные погоды, не допустившие обозреть берегов в первую половину лета, а потом болезнь, распространившаяся между экипажем брига и принудившая лейтенанта Лазарева оставить берега Новой Земли в начале августа, когда, по всей вероятности, можно было ожидать и лучших погод и свободнейшего ото льдов моря. Но в описании этого путешествия выставлены причины эти не в настоящем их виде. Читая его^(*123), можно подумать, что болезнь, о которой мы говорим, есть какая-нибудь новая, единственно Новой Земле свойственная; но, вместо того, была она не что иное, как обыкновенная морская цинга, которая у мыса Горна, на экваторе, и у Новой Земли ознамено[90]вывается одинаковыми признаками: унынием духа, открытием застарелых ран, внезапными припадками и прочим. Нет сомнения, что суровость климата Новой Земли имела некоторое участие в проявлении этой болезни; но теснота судна, которого палубы и трюм завалены были приготовленною для зимовки избою, недостаток покоя людям и дурной воздух, от этого происходившие, были, может статься, еще более тому виною. Притом же лейтенант Лазарев отправился в море слишком рано; ему предписано это было на тот конец, чтобы доставить более досуга для выполнения поручения; но берега Новой Земли редко бывают доступны прежде исхода июля, и потому отправление в начале июня, не способствуя успеху экспедиции, утомляло только людей и располагало их к болезням. Множество льда у берегов Новой Земли считается в том описании не случайным или временным явлением, но приписывается какой-то физической на севере революции, увеличившей непомерно стужу и сделавшей берега Новой Земли совершенно недоступными^(*124). Справедливы ли были эти предположения, объяснится в нижеследующем повествовании.

ПРИЛОЖЕНИЕ А (К СТР. 32)

Между многими знаменитыми людьми, привлеченными ко двору Альфреда Великого⁴⁴ славою о добродетелях этого государя, находился Октер или Охтер, знатный норман, из севернейшей части Норвегии. Странствия его описал король Альфред со слов самого Охтера, в своей географии полуночных стран, переведенной и включенной Форстером в его историю путешествий на север. Содержание Охтерова повествования следующее: "Однажды решился он изведать, сколь далеко простирается к северу земля его родины. С сим намерением поплыл он прямо на север, оставляя в правой руке матерой берег, а в левой открытое море. В три дни достиг он дальнейшего предела, до которого доходят китовые промышленники, и, продолжая плыть на север еще три дни, увидел, что берег простирается к востоку. Дождавшись западного ветра, пошел он к востоку вдоль берега, и чрез четыре дни остановился, чтобы выждать северного ветра, потому что берег простирался отсюда к югу. В сию сторону плыл он пять дней и пришел к устью большой реки, где остановился, не смея продолжать пути, потому что жители были расположены неприязненно. Один берег сей реки был населен; но до нее вся земля, Охтером виденная, была пустыня, не имевшая жителей, кроме рыбаков и звероловов из финнов, временно оную посещающих. Страна беормов населена часто, почему Охтер и не решился вступить в оную. Беормы рассказывали ему много как о собственной своей земле, так и о соседственных; но он не совершенно верил тому, чего не имел случая видеть собственными глазами; ему казалось, однакоже, что беормы и финны говорят одним языком"^(*125).

[91]

В. (К СТР. 40)
Письмо Иоанна Балаха к Герарду Меркатору⁴⁵, из Аренбурга
1581 г.

"Помня, сколько охотно читывал ты древних землеописателей, радуюсь я, что встретился с подателем сего письма. Рекомендую тебе его, как человека, который может быть тебе полезен в таком деле, о коем ты давно с великим трудом старался собирать известия и в рассуждении которого новейшие наши географы между собою не соглашаются; я говорю об открытии мыса Табина и славного и богатого царства Китайского. Человек сей родом из Фландрии, званием солдат, был несколько лет пленным в России и состоял в службе некоторых знатных особ Якова и Аникия (Jacovius & Unekius), которые посылали его в Антверпен для нанятия там за хорошую цену несколько искусных и опытных мореходцев; и когда он им таковых доставил, построили они для преднамеренного путешествия на реке Двине два корабля, с помощью некоторого искусного немецкого художника. Податель сего говорит весьма свободно и открыто, что путешествие в Китай чрез Восток сколь кратко, столько же и удобно; что он сначала ездил берегом к реке Оби чрез Самоедскую и Сибирскую землю и водою вдоль реки Печоры; что для сего покушения снарядил он в губе Св. Николая судно, сидевшее неглубоко в воде и, снабдив оное всем для того пути потребным и людьми, знавшими как самоедский язык, так и положение реки Оби, отправился на нем в конце мая к востоку вдоль земли Угорской, Печорской и острова Олгой (Долгой); что миновав остров Вайгач, лежащий между Угорией и Новою Землей, достиг он залива, вдающегося к югу, в которой впадают реки Мармезия и Кара, населенные иным родом самоедов, весьма диким; что река Обь, по сказанию самоедов, имеет 70 устий, между коими многие большие острова населены разными народами; что в реке Оби должно зимовать, чтобы приготовиться к дальнейшему пути; что оттуда в Китай можно достигнуть в одно лето, если только не препятствуют льды, носящиеся пред устьем реки, иногда в большем, иногда в меньшем количестве, и прочее".
<…>
Балах оканчивает письмо свое желанием, чтобы много странствовавший солдат этот побольше имел сведений в географии.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

[26]
(*1)Путешествие "Рюрика", ч. I.
[31]
(*2) Forster's History of the Voyages made in the North. Dublin, 1786, p. 50
[32]
(*3) Нам известны только по слухам подвиги почти современников наших. Таким образом мы слышим, что около половины прошедшего века архангельский купец Лобанов делал попытки к возобновлению плавания между реками Енисеем и Двиною. Построены были суда на первой из этих рек, наняты люди, большей частью из казенных матросов. Все это предприятие поручено мезенскому мореходу Рахманину, который, потратив на то пять лет, возвратился без успеха, приписывая, однако же, неудачу не столько естественной невозможности предприятия, сколько тому, что суда были построены слишком великие, с которыми во льдах управляться было весьма трудно; что матросы, ко льдам не привыкшие, при всякой встрече с ними, устрашались и принуждали его возвращаться. Он утверждал, что с удобнейшими судами и привычными людьми успех в этом предприятии был бы несомненен. Мы слышим также, что за 25 лет прежде Скоресби кормщик Павков приставал к берегам восточной Гренландии. Он шел на Грумант (Шпицберген); восточные ветры и течения уклонили его к западу так далеко, что он, проплыв гораздо долее обыкновенного, увидел, наконец, льды и за ними к западу землю. Пробравшись сквозь льды, вошел он в реку или в узкий пролив, по которому поднялся на 30 верст; на берегах нашел он следы людей, кляпцы для ловли зверей и т. п. Выйдя отсюда, пробрался он опять сквозь льды, и, поплыв на восток, прибыл к Шпицбергену. Подробности этих плаваний, без сомнения весьма любопытных, останутся нам навсегда неизвестными, by reason of the great nigligence of the writers of those times [ввиду большой небрежности со стороны авторов того времени]; никто не беспокоился о том, чтобы спасти их от незаслуженного забвения. А сколько есть таких, о которых даже и слухи до нас не дошли.
(*4) Исторические начатки о Двинском народе В. Крестинина, стр. 7. Нестерова летопись о Древней Вивлиофике Российской, ч. 1, стр. 5, 10.
(*5) Исторические начатки В. Крестинина, стр. 60.
(*6) Достопримечательного путешествия этого Отера доселе на нашем языке не было, почему и поместил я его ниже (приложение А).
[33]
(*7) Невзирая на торговый дух республики, не оставляли новгородцы страсти к наездничеству и в позднейшие времена. В XIV веке, уже по соединении с Ганзою, предпринимали они наезды без ведома князей.
(*8) Исторические начатки В. Крестинина, стр. 60.
(*9) Форстер, стр. 63, прим. 47. Норманны продолжали набеги свои на Двинскую страну даже до XV столетия. Двинская летопись в Древней Российской Вивлиофике, изд. 2-е, ч. XVIII, 1791, стр. 7: "В лето 6927 (1419) пришедши Мурманы (Норманны) с моря в бусах и шняках⁸, и повоевавша в Варзуге погост Корельской, и в земли Заволоческой погост в Неноксе, и Корельской монастырь Святаго Николы, и проч.". Заволочане платили иногда норманнам тою же монетою. См. там же, стр. 6.
(*10) Исторические начатки, стр. 13 и 17.
[34]
(*11) В российской Летописи по Софийскому списку, ч. 1, стр. 110 "в лето 6540 (1032 г.) Великий Князь Ярослав поча города ставити по Руси, и тогдаж Улеб изыде из Новгорода на Железная врата, и опять мало их прииде". В Воскресенском списке, ч. 1, стр. 184, слово в слово то же. В Никоновом списке, ч. 1, стр. 132 "в лето 6540 (1032) г. Ярослав поча по Руси городы ставити. Того же лета Улеб иде на Железная врата из Новгорода и вспять мало их возвратишася, но мнози тамо погибоша". В несторовой летописи и в Новгородском Летописце, что в Продолжении Древней Российской Вивлиофики, ч. II, о походе этом не упоминается. Странно, что об этом загадочном походе все летописцы говорят с такою необыкновенною краткостью. Железные их ворота были в то время, по-видимому, место общеизвестное. Весьма жаль, что Миллер не приводит именно мест летописей, давших ему повод отнести это название к Уральскому хребту.
(*12) Samml. Rufs. Gesch. В. V., p. 396-397.
(*13) Новые Ежемесячные Сочинения, ч. XIX, стр. 41-42.
(*14) Там же, стр. 3, и ч. XXXI, стр. 9-10.
[35]
(*15) Новые Ежемесячные Сочинения, ч. XIX, стр. 43-44. "По содержанию древних изустных преданий народа здешних стран, достигнувших даже до нынешнего времени, на Новой Земле, в окрестностях губы Серебрянки, новгородцы добывали чистое "серебро". В выноске к этому месту сказано: "Покойный И. И. Фомин сказывал мне, что, во время молодых лет его жизни, уверял его старый и постоянный подьячий Архангелогородской Губернской Канцелярии Алексей Ступинцов, что есть старинное письменное дело Губернской Архивы об отправлении повелением государя царя Ивана Васильевича рудокопов искать на Новой Земле серебряную руду по примеру новгородцев. Таковое свидетельство надлежит почитать уже погибшим, ибо вся Архива здешней Губернской Канцелярии в 1779 году сгорела". Свидетельство "сгоревшей Архивы" ничего не доказывает; притом же покойный академик Лепехин был в Архангельске прежде этого несчастного случая и если б слышал об этом любопытства достойном деле, то конечно не оставил бы розысков его. В "Двинском Летописце" читаем мы следующее: "В лето 6999 года князь великий Иван Васильевич послал на Печору руды искать Ивана да Виктора, а с ними послал Андрюшку Петрова, да Василья Иванова сына Болтина, да грека Манойла Лариева сына. И тое же осени пришли с Печоры, и сказаша великому князю, что они руду нашли медную на реце на Шилме, не доходя Коемы реки за полдни, и от Печоры реки за 7 дней". Место это показывает, что летописец не пропускал без внимания подобных предприятий, и, верно бы, упомянул и о поисках на Новой Земле, которые не могли ему быть неизвестны, если б только действительно были предприняты. Не эта ли выдержка составляла содержание того сгоревшего дела? Ступинцов мог смешать в памяти своей Новую Землю с Печорою, ч. XXXI, стр. 3: "Между извлекаемыми из внутренности земли, по нуждам человеческим, богатствами, запримечены на Новой Земле: 1) серебро, 2) каменное уголье. Знаки первого состоят в одних изустных преданиях старины" и прочее. Там же, стр. 59-60: "Губа Серебрянка", по имени своему и по старинным преданиям народа, скрывает в своих берегах драгоценный металл, серебро, которое, по прежним запрещениям и по приказным опасностям, частные люди, без позволения правительства, отыскивать боятся. Неутомленное человеческое старание к снисканию серебра, может быть, переменило бы Митюшевскую пустыню в главное Новоземельское становище, если бы вольность была дана нашим поморцам промышлять в тамошних горах серебро..." и прочее.
(*16) Амстердамский бургомистр Витсен, написавший огромную книгу о северо-восточной части Европы и Азии (Noord en Oost Tartarye, door Nicolaes Witsen't Amsterdam MDCCV) и бывший в сношениях со многими русскими вельможами XVII столетия, не мог бы, кажется, об этом не слышать, а посвящая свое сочинение государю Петру Великому, имел сугубую причину не умалчивать о богатстве страны, России принадлежащей. Вот что он пишет о новоземельских рудах: "Некоторый русский господин, желая загладить учиненное им прежде преступление, донес несколько времени тому назад Московскому Двору, что на Новой Земле находятся серебряные руды. Его [36] послали туда, но он возвратился без всякого успеха; будучи отправлен вторично, со множеством работников, не возвращался он оттуда, но со всеми погиб" (стр. 927). "Говорят, что на Новой Земле есть металл, имеющий все внешние признаки серебра, но цвета несколько темнейшего; некто уверял меня, что видел сделанные из него кубки, по которым если ударить, то они разлетаются на мелкие части" (стр. 890). Шкипер Тенис Ейс (Theunis Vs) видел на Новой Земле много мрамора и весьма твердый хрусталь; но думает, что около Костина Шара есть руды" (стр. 902). "Горы острова Вайгача блестят от множества маркезита¹⁰, который по наружности кажется содержащим золото и серебро, но по сути деля не имеет никакой цены; у меня еще есть образчики его" (стр. 916). При всем своем желании не мог Витсен упомянуть ни об одном кусочке серебра, на Новой Земле найденном, тем менее о целых рудниках.
(*17) Noord en Oost Tartarye, door N. Witsen, p. 928. Витсен прибавляет: "Уверение сего писателя, что Новая Земля обитаема, заставляет думать, что в то время была она еще весьма мало известна".
[37]
(*18) Barrow's Chronological History of Voyages into the Arctic regions. London, 1818, p. 65.
(*19) Hakluyt's Collection. London, 1809, Vol. 1, p. 262. Сейнама на нынешних картах нет. Вероятно, должно разуметь под этим названием какой-нибудь из островов по W сторону Нордкапа, может быть, Сейландер, лежащий к SW от острова Балле, на котором известная гавань Гаммерфест, или остров Сениент, лежащий на широте 69°. Это согласуется и с показанным у Гаклюйта расстоянием между Лоффоденом и Сейнамом.
(*20) Barrow, p. 69. Форстер говорит, что корабль "Bona Confidentia", разлучась с адмиралом, возвратился в Англию (стр. 278). Это противно как Гаклюйту, так и свидетельству двинского летописца Древности Российской Вивлиофики, ч. XVIII, стр. 12.
[38]
(*21) Древности Российской Вивлиофики, ч. XVIII, стр. 14.
(*22) Нордкап лежит от ближайшего пункта Новой Земли (Гусиный Нос, широта 72°) в 140 лигах на WtS.
(*23) Путешествие брига "Рюрик", ч. I, стр. XLV.
(*24) Стр. 68.
(*25) Наkluуt, p. 508. Вероятно, что это опечатка и что должно читать 68°45', в противном же случае это определение создаст не слишком выгодное мнение о искусстве Бурро, который ошибся на 3°4' по крайней мере, т.е, предположив, что он наблюдал широту у самой реки Колы.
[39]
(*26) Гавани этого имени по Канинскому берегу на наших картах нет.
(*27) См. в этой же книге главу VII (1824, август).
(*28) Нakluуt, pp. 306-316. Англичане пишут Colmogro или Colmagro. Вероятно, следуя им, скавано в истории путешествий Берха, стр. 17, что Бурро зимовал в Колмагро.
(*29) Adelung's Geschichte der Schiffarthen & с. Halle 1768, p. 57.
[40]
(*30) Hakluyt, pp. 324-328.
(*31) Там же, pp. 502-511.
(*32) Стр. 59-61. Hakluyt, pp. 499-501, 575-578. См. ниже Приложение В. Что около того времени замышляемо было в России какое-нибудь ученое предприятие, делает вероятным обстоятельство, что в 1586 году царем Федором Иоанновичем, еще лучше сказать, Годуновым, вызван был из Германии на весьма выгодных условиях математик Ди (John Dee), Hakluyt, pp. 573-574.
[41]
(*33) Blaues Grooten Atlas oft Werelt Besehryving. Eerste Deel't Amsterdam, MDCLXIIII, p. 5, a Leeven en Daaden der Doorluchtigste Zeehelden, door V.D.B.'t Amsterdam. Anno 1683, pp. 44-62.
(*34) В описании путешествий голландцев должно разуметь немецкие мили.
(*35) Род нырков. Они описаны в путешествии Мартенса. См. историю Аделунга. стр. 561.
[42]
(*36) Schiffarthen der Hollander in der Orientalische Indien durch Levinum Hulsium. Frankfurt-a-M., 1625, p. 1; показаны следующие расстояния между этими местами (в милях):
От островов Оранских до Ледяного мыса ………..6
От Ледяного мыса до мыса Утешения ……….30
От мыса Утешения до мыса Нассавского ……….7
[43]
(*37) Барро называет этот мыс Sion's Point, стр. 141. Он говорит также о найденном тут пушечном ядре (a large Cannon shot), приняв, вероятно, gotelingschoot, фальконетный выстрел¹⁷, за пушечное ядро.
(*38) Hulsius's Schriffarthen.
[44]
(*39) Сведения Крестинина в Новых Ежемесячных сочинениях, ч. XXXI, стр. 56.
(*40) Там же, ч. XXXI. стр. 6, примечание.
(*41) Там же, ч. XXXI, стр. 44.
(*42) См. карту во II части "Хронологической история" Берха.
(*43) Noord en Oost Tartarye, p. 916. Витсен не предполагал, чтобы Максимов остров был то же, что Оранские острова. Он говорит в том же месте: "Doch deze denamingen op het Rufch, en Kanikniet wel toepafsen an de Eilanden die op de Kust van Nova Zemla door de Hollanders zijn benaemt en angewezen, om dat de Ruufche Stuurman het begrip van onze Karten niet konnende Krijgen, zulks niet wist aen te wijzen". ["Но эти русские названия я не могу применять к острову, который находится около Новой Земли и который был назван голландцами, т. к. русский штурман не смог прочесть нашей карты и отыскать этот остров"]
[45]
(*44) Форстер, стр. 415.
(*45) Барро, стр. 139 и 159. Догадки эти напоминают добродушного Дампиера, который, приняв голландское слово Eendragt (согласие) за английское Indraught (вход, втечение), полагал, что губа Согласия (на западном берегу Новой Голландии) названа так потому, что в нее идет сильное течение с моря.
(*46) Noord en Oost Tartarye, p. 918. Он уже сообщает известия о загадочной особе Беннеля: Het zijn veele Jarengeleden, en lange voor William Barentz zoons Reis, dat eenen Olivier Bunel met een Scheepje van Enkhuyzen uit gevaren, deze Rivier (Печору) heeft bezoch daer hy veel Pelterye, Rufch Glas en Bergkristal vergadert hadde; doch is aldaer Kommen te blyven, p. 946. О путешествиях его упоминается и в Hylsius's Schiffarthen p. I. Beschreybung der andern Reyfz & с nach Gathay Anno, 1595, p. 23 ["Уже много лет тому назад, задолго до путешествия В. Баренца, некто Оливер Бенель отплыл на небольшом корабле из Энкхойзена (Enkhuyzen) и побывал на этой реке (Печора) с целью получения пушнины, русского стекла и горного хрусталя; но он там и остался"].
[46]
(*47) Аделунг, стр. 111-113.
(*48) Blaues Grooten Atlas, p. 6, а & seq. Leeven der Doorluchtigste Zeehelden, p. 44-62.
[49]
(*49) Это подтверждается свидетельством Витсена, который говорит: "Tzari (так называет он везде Шары) is en Baey an Zee gelegen, anders mede Toxar geheten, legt over het Eiland Colgoy, op de hoeck van Swetenos", p. 956. ["...это морская бухта, которая называется также Токсар. Она находится напротив острова Колгуева, там, где кончается мыс Святой Нос" стр. 956].
(*50) См. выше, стр. 39.
(*51) См. сочинения, выбранные из Месяцесловов, ч. III, стр. 49.
(*52) Blaeus Grooten Atlas, p. 6, b.
[50]
(*53) Новые Ежемесячные Сочинения, ч. XIX, стр. 3, и ч. XXI, стр. 9-10.
(*54) Форстер, стр. 275.
(*55) Там же, стр. 413.
(*56) Барро, стр. 137. Берх, стр. 30.
(*57) Академик Круг производит его от англо-саксонских слов: "ва" - бедствие и "гат" - ворота. См. путешествие брига "Рюрик", ч. I, стр. V и VI. Тут же (стр. IV) сказано, что россияне Вайгацский пролив называют Маточным Шаром. Это, вероятно, ошибка: вместо Маточного должно читать Югорский. Некоторые думают, что Вайгач слово самоедское; но самоеды остров этот называют Хаюдей; слово же Вайгач известно им только через россиян.
(*58) Dе Vaert tuschen de vaste kusten, en't Eiland Waigatz dat zijn naem heft van Jvan, of Jan Waigatz, word bij de naest angelegene Volken Jugorski Tsiar (Югорский Шар) ganaemt, p. 915. [Пролив между твердым берегом и островом Вайгач получил свое наименование по имени Ивана или Яна Вайгача (Waigatz): среди местного населения он известен под названием Югорского Шара, стр. 915].
[51]
(*59) Blaeus Grooten Atlas, p. 6, с.
(*60) Архангельские простолюдины и до сих пор реку Енисей называют Елисеем. Отчего и могли голландцы принять ее за Гиллиси.
[52]
(*61) Blaeus Grooten Atlas, p. 6, b.
(*62) Там же, стр. 5, 6.
(*63) Должно заметить, что капитаном корабля был Гемскерк, но обер-штурман его Баренц, во всех описаниях этого путешествия, играет первую роль. В некоторых сочинениях о Гемскерке упоминается только как бы мимоходом.
(*64) Промышленники наши называют остров этот просто Медведем. Англичанам известен он под названием Cherry Island.
[55]
(*65) Гемскерк был впоследствии адмиралом и убит в 1607 году в сражении с испанским флотом при Гибралтаре.
(*66) Новые Ежемесячные Сочинения, ч. ХХXI, стр. 8.
[56]
(*67) Adelungs Geschichte, p. 239.
(*68) Grooten Atlas, p. 5, с.
(*69) Hulsius, p. 58.
(*70) Записки Адмиралтейского Департамента, ч. IV, стр. 385.
[57]
(*71) Parry's Voyage, Led., 1821, p. 238.
(*72) Поденные записки о плавании на северный китовый промысел. В. Скоресби. СПб., 1825, стр. 75, 133.
(*73) Нulsius, p. 61.
(*74) Хронологическая история, ч. I, стр. 37.
(*75) Там же, стр. 762, 897, 922.
(*76) Там же, стр. 906.
[58]
(*77) Barrow, pp. 183-186.
(*78) Barrow, p. 186. Adelung, p. 266. Forster, p. 421.
(*79) Адмирал Крузенштерн говорит, что Форстер умалчивает о плавании Гудсона к Новой Земле в это путешествие. Ом. Путешествие "Рюрика", ч. I, стр. LXVII. Но у него именно сказано: "...and soon reached Nova Zembla, where he found the whole country blockedup with firm & solidice", p. 422. ["...и вскоре он достиг Новой Земли, берега которой были блокированы крепким и твердым льдом", стр. 422]. Барро же об этом не упоминает.
[59]
(*80) Noord en Oast Tartarye, p. 906.
(*81) Blaeus Grooten Atlas, p. 6, e. Noord en Oost Tartarye, p. 906.
(*82) Nouveau Voyage du Nord, dans lequel om voil le molura la maniere de vivre, les superstitions des Norweghiens, des Lappons, das Killopes, des Borandiens, des Syberiens, des Moscovites, des Samojedes, des Zemblien, des Islandois, par de la Martiniere. [Новое путешествие на Север Ламартиньера, в котором описываются обычай, быт и предрассудки норвежцев, лопарей, килопов, борандийцев, сибиряков, москвичей, самоедов, жителей Новой Земли и исландцев]. См. Beckmann's Litteratur der alteren Reisebeschreibungen. I B, pp. 102, 113.
[61]
(*83) Однако Китайской Мавритании у него нет (см. Хронологическая история, ч. I, стр. 99). Кажется, что автор перевел таким образом слова Аделунга: "welche sich bis an die Mauern von Cataya erstrecket", т.е. простирающаяся до стен Китая. В оригинале: "qui s'etend juisqu'aux murailles de Cataya".
(*84) Автор, при этом делает также объяснения слова Вайгат: "Si l'on у pouvoit entrer par cet endroit. L'on abbregeroit le chemin de nostre Ocean pour aller aur Grandes Indes de plus de trois quarts, qui pour ce sujet est nomme Vaygatt, qui veut dire en nostre Langue cul de chemin, ou cul de sac de Weig, chemin, & gatt, cul., p. 289. ["Если бы можно было идти этим путем, то дорога океаном в Индию была бы сокращена более чем на³/₄; поэтому-то этот путь и назван Voygatt, что означает на нашем языке тупик (chemin) или дно мешка (cul de sac) от дорога (weig) и зад (gatt), стр. 289"].
[62]
(*85) Hist. Nat. de Buffon, redigee par Sonnini, Paris. An. VIII. T. 20, p. 73, & seq. Witsen's Noord en Oost Tartarye. pp. 901, 905, 927, 952, 953 и пр. Но против Молчанова, автора описания Архангельской губерния, Ламартиньер не виноват, хотя это и полагает Берх (Хронологическая история, ч. I, стр. 101). Молчанов все свое описание Новой Земли выписал слово в слово из известий Крестинина (Новые Ежемесячные Сочинения). Вообще, кажется мне приговор, сделанный Верхом этой книге, слишком строгим. Молчанов, собирая, где что мог найти об Архангельской губернии, составил довольно плохую топографию и статистику, но вовсе не глупую, лживую и бестолковую книгу.
(*86) Joannis Schefferi Lappland, Frankfurt a. M. &, Leipzig, 1674, pp, 28, 50.
[63]
(*87) Noord en Oost Tartarye, p. 902.
(*88) Хронологическая история, ч. I, стр. 131.
[64]
(*89) Noord en Oost Tartarye, p. 918.
(*90) Barrow, p. 261 & seg Adelung, p, 65 & seg. Путешествие это в истории Баррова описывается вкратце. У Аделунга же помещен журнал Вуда со всеми подробностями; из него извлечены широты я долготы, доказанные в нашем описании
[65]
(*91) Adelung, p. 92 в примеч. Eugel, Memories Geographiques, Lausanne, 1765, 221-222. "Wood n'ayant pas suivi ses idees & ne dirigeant pas sa route par le milieu entre Spitzberg & la Novelle Zemble, mais ayant par une crainte qui neui fait pas honneur agi comme les autres, en cotoyanf il trouya comme eux une mer glacee au 76 derge. Il perdit la tramontane &c. Tous ces faits, dis je, sont des preuves audefsus de toute exception, qui anlantifsent ces aleigues de Wood, que la crainte & le desir de se disculper de sa poltronnerie lui out inspire". ["He последовав своим намерениям и не направив своего пути по средине между Шпицбергеном и Новой Землей, Вуд из боязни, что совершенно не к его чести, пошел как и его предшественники, по пути ведущему вдоль берега. Там на широте 76° он встретил льды и потерял возможность ориентироваться. Эти факты, как я говорил, доказывают без всяких исключений несостоятельность аргументов Вуда. Они были ему продиктованы трусостью и заботой ее оправдать."] Reise nach dem Nordpol v. Phipps. Bern, 1777, im Anhang, pp. 132-135.
[66]
(*92) См. выше, стр. 51.
(*93) Barrow, p. 267. Ade1ung p. 98.
(*94) Ломоносов, Барингтон, Енгель и прочие.
(*95) См. выше, стр. 63.
[67]
(*96) Noord en Oast Tartarye, pp. 923-924.
(*97) Кроме сведений, рассеянных в описанных выше этого путешествиях, см. Noord en Oost Tartarye, pp. 729, 758, 804, 805, 842, 892, 916, 920, 921, 951.
[68]
(*98) Noord en Oost Tartarye, p. 940.
(*99) Там же, стр. 758, 822. Бейзами называются в Голландии суда, на которых ходят на промыслы сельдей.
(*100) Там же, стр. 892, 915. Витсен пишет, что россияне хотели даже на Новой Земле заложить крепость, но что предположение это не исполнилось (стр. 762).
(*101) Там же, стр. 913-915.
[69]
(*102) Подобные холмики промышленники наши называют сопками.
(*103) Не найдя подлинных журналов лейтенантов Муравьева и Павлова, заимствовал я настоящие сведения из IV части Записок Г. А. Д. Описание же экспедиции преемников их извлечено из подлинных журналов.
[70]
(*104) Так сказано в записках Г. А. Д. (ч. IV, стр. 367). Вероятно, должно разуметь под этим названием деревню Тельвиску, в 17 верстах ниже Пустозерска лежащую, или речку Косвиску, в пяти верстах от Городецкого озера, Кеевидки же по всей реке Печоре нет.
[71]
(*105) Бот лейтенанта Скуратова, старшего из обоих, назывался первым, а лейтенанта Сухотина - вторым.
[72]
(*106) В записках А. Д. и Хронологической истории, стр. 115, несправедливо сказано, что на коче к городу Архангельску отправлен лейтенант Скуратов.
[73]
(*107) Так называются из оленьих шкур сшитые палатки, в которых обитают самоеды.
[75]
(*108) Новые Ежемесячные Сочинения, ч. XIX, стр. 45.
(*109) Новые Ежемесячные Сочинения, ч. XXXI, стр. 8-54. Предание о плавании Лошкина сохраняется и по сей день между архангельскими мореходами точно в той силе, как передал нам его Крестинин.
(*110) Кочмарами называются в Архангельске трехмачтовые суда, поднимающие груза до 500 пудов, и потому это не собственное имя, как сказано в Записках А.Д., Ч. IV, стр. 579.
[76]
(*111) Крестинин (Известия, стр. 45) говорит только об отыскании руды; в Записках А. Д., ч. IV, стр. 379, упомянуто об одном описании берегов.
[81]
(*112) Описание это составлено с рукописного журнала штурмана Розмыслова, хранящегося в Государственном Адмиралтейском Департаменте.
[82]
(*113) Шканечный журнал тендера "Пчела", хранящийся в Государственном Адмиралтействе.
(*114) В статье Берха говорится об острове Темном, какого в Костином Шаре нет. Из шканечного журнала видно, что Лудлов съезжал на Междушарский остров.
[83]
(*115) Островов этих только два, а не три, как сказано в статье Берха.
(*116) В вышеприведенной статье сказано: "Главным затруднением были частые туманы и лед чрезвычайной величины и твердости". В шканечном журнале не упоминается ни об одной льдине. Погоды тоже стояли неплохие, поскольку Поспелов ежедневно мог определять наблюдениями широту своего места.
(*117) В вышеприведенной статье, стр. 298-299.
[84]
(*118) Я могу взять на себя исправление одной только ошибки в этом месте: горы на Новой Земле начинаются от широты 72°45', а не от 75°. Лудлов не бывал на берегу Новой Земли севернее 75¹/₂°.
(*119) Лудлов говорит также об окаменелом дереве. Там же, стр. 297. Но горы Новой Земли первородные, в которых окаменелостей не бывает⁴⁰.
[85]
(*120) Так, например, на картах Арросмита находим мы Cape Gelania, Cape Ooteshenia, С. Narsavskoi, С. Ferwinskoi (Veruinten) и прочее, доказывающие, что географ этот перенес к себе Новую Землю с какой-нибудь русской карты, между тем как в отношении к этой части Новой Земли справедливее было бы следовать голландским.
[86]
(*121) Ныне капитан 2-го ранга.
[87]
(*122) Остров Вайгач едва бывает виден в ясную погоду и от Кусова Носа, и потому полагать должно, что в этом случае, как в больших широтах часто случается, принят был туман за землю.
[89]
(*123) Плавание брига "Новая Земля", стр. 33, 35, 47 и прочие.
[90]
(*124) Плавание брига "Новая Земля", стр. 20, 28, 29, 46, 56 и прочие.
(*125) Forster's Northern Voyages, p. 62-64. Аделунг относит это путешествие к 871 году. Nordostliche Geschichte, p. 28.

________________________________________________________________
© текст, Литке Ф.П., 1828
© OCR, HTML-версия, Шундалов И.Ю., 2006

 

Вернуться к описанию книги

Вернуться в Библиотеку

Вернуться в головной раздел