Богуслав Иосиф (Осип) Августович
(псевдоним – Осип Беломорский)

Статья одного из ведущих архангельских краеведов сер. XIX в. И.А. Богуслава по сути обосновывает территориальные претензии России на земли, отошедшие к Норвегии по договору 1826 г. (ныне р-н Киркенеса). По мысли Богуслава побережье Баренцева моря (которое автор ассоциирует с Бьярмаландом) принадлежало Новгороду уже в XI в., скандинавы же совершали набеги на мирные новгородские (русские) поселения вполть до XV в. Богуслав удревняет основание Колы до XIII в., приписывает этноним "мурман" то норманнам, то новгородским первопоселенцам — в целом ранняя история Кольского полуострова отражена в статье противоречиво и тенденциозно. В современной исторической литературе вызывает сомнение и факт подкупа межевой экспедиции 1826 года, которая отдвинула русско-норвежскую границу от устья р. Паз до р. Ворьемы. Богуслав, впрочем, приводит интересные документы, касающиеся учреждении застав и взимания таможенных пошлин в 1680-х гг., В целом работа довольно разбросанна и представляет в основном лишь историографический интерес.

Богуслав И.А. Исторический взгляд на Варангерское Поморье //Морской сб. – 1862. – Т. LXII, №10. – С. 279–294. – (подпись Беломорский О.).

Исторический взгляд на Варангерское поморье

[279]

Nescive quid antea, quam natus sis acciderit, id est semper esse puerum
Cicero. De Oratore.

С тех пор, как западный берег Биармии именуется Мурманским, он был в обладании мурман, новгородских славян. Жители Биармии покорены новгородцами в XI века, при Владимире и Ярославе1. Но торговля предупредила воинские подвиги; уже в IX веке новгородцы усеяли главнейшие реки Биармии своими колониями, а в конце X упорные язычники бежали сюда со своими богами и намного усилили массу славянского населения, преимущественно: в Холмогорах, Устюге, Вятке. В то же время ихние мужи вольные заняли берег Северного океана, изобилующий рыбою, зверем и лежащий на торговом пути к устью Двины2. При[280]шельцы, по примеру скандинавских морских наездников, прозвали себя норманами, и это имя, в испорченном выговоре, завещали всему западному берегу Биармии, от предела Белого моря до оконечности Варангерского залива. Другой этимологии не может иметь имя собственное мурманского, искони русского, берега.

По свидетельству Нестора, самоеды в XI веке платили дань новгородцам, имевшим в низовье Печоры свою колонию. Какой доход приносила Печора, можно судить по тому факту, что великие князья в XII веке требовали себе печорской дани. Поэтому нет причины сомневаться в современной древности мурманских жилищ. На мурманском берегу Кольская губа и Варангерский залив представляют наиболее удобства для заселения и мореплавания. Кольский острог выстроен двинянами только в XIII столетии3, для покровительства беломорским тресколовам и содержания восточных лопарей в покорности. Следственно, на берегу Варангерского залива был первый притон мурман. Этот вывод согласуется со скандинавскими преданиями. Исландские саги неоднократно повторяют, что за норвежским — к востоку тянется берег Бьярмеландии4, подвластной конунгу гардарикскому [281] (русскому). Еще яснее свидетельствуют норвежские рунические грамоты, что пограничная с норвежскою Лапландия, — значит Варангерское поморье, — принадлежала новгородцам до Св. Олафа, современника Ярослава.

В куту Варангерского залива, на прибрежьи Червяной губы, одно урочище доднесь носит название Гандвика; стало быть, древний Гандвик был здесь, или же обнимал весь берег Биармии от устья Двины до оконечности Варангерского залива.

По мере преобладания в Биармии русского элемента изменялись туземные названия рек и морских берегов, так напр. река Эжва переименована в Вычегду; р. Эмва в Вым; р. Сыктыф в Сысолу; а Гандвик мужи вольные нарекли морем вольным, или что все равно: морем белым. Но кут Варангерского залива со[282]хранил древнее свое имя, хотя в том же заливе новгородские мурманы дали русские названия всем морским урочищам.

Откуда бы не пришли новгородские мурманы — прямо с Великого Новогорода или с поморья славянского и порусского (Borussia), лежавшего между устьями рек Эльбы, Одера, Вислы и Западной Двины; во всяком случае они знали мореходное дело в пробирались к Окиану-морю сухим путем, с нагорной половины Обонежской пятины. Таким образом удалые мурманы наткнулись на оленных аборигенов, никому еще неподвластных и занимавших привольную пустыню, вплоть до океана, между 64° и 70° сев. шир. в пределах нынешних уездов Кемского и Кольского.

Употребляя то силу, то дружелюбные приветы, острые славяне сошлись с простодушными дикарями, и постигая важность приморской селитьбы, поселились на берегу Варангерского залива, образующего целое море и одаренного от природы превосходными естественными гаванями, с которых они по варяжской натуре могли делать набеги на приходящие к устью Двины торговые суда. Мы знаем с какими слабыми силами совершалось завоевание Сибири; не труднее поддавались и здешние дикари. Тем более, что они были подготовлены к покорству присоединением к Новугороду соседней Обонежской пятины, населенной древними скритефиннами, племенами, однородными с оленными номадами. Первых новгородцы назвали корелою, а последних лопью. Западная лопь вступила первая в подданство России; она-то именуется лукоморскою лопью в древних преданиях. Происхождение этого названия, за неимением исторических данных, мы объясняем следующею догадкою.

Мурманы, как завоеватели, присвоили на первой поре себе собирание дани, положенной по русскому обычаю с лука5, т. е. с человека, владеющего луком. Слово ясак, занятое впоследствии у татар, не было в ту пору известно. А потому мурманы называли своих приморских данников не ясачными, но луковыми, и по месту жительства лукоморскими: для отличия от лопарей норвежских, а с тем вместе и восточных — кильдинских, иоканских, кандалашских и терских, не приводимых еще в ничье подданство. Могло быть так, могло быть иначе. Достоверно, по крайней мере, то, что:

Чрез некоторое время западные или лукоморские лопари для взноса дани были приписаны к Великому Новгороду, а после па[283]дения республики — к Олонцу. Между тем, Кольский острог с восточными лопарями вошел в состав Заволочья или Двинской земли. В результате польские лопари до сих пор ведут жизнь дикую, бродячую и пьяную; а лукоморские постоянно отличались трудолюбием и духом трезвости. Они не терпели присутствия кружечных дворов в своих селениях, ранее приняли христианскую веру и, прилепившись к оседлой жизни, образовали из своих деревень семь пахатных волостей, известных в летописях под именем семи лопских погостов. В этих погостах долго жили новгородские помещики, водворившие в них добрые нравы, рудные промыслы, металлические работы6 и самое земледелие, посредством личного надзора и брачных союзов с корелами, вывезенными сюда из Бежицы. С тех пор лукоморские лопари в народе слывут кореляками, а в канцелярской бюрократии до новейшего времени продолжали называть их сошными крестьянами лопских семи погостов. Но в 1802 году они, уже под именем корел, вошли в состав Архангельской губернии вместе с Кемским уездом.

Беломорский острог Кемь, бывший некогда поместьем Марфы Борецкой, сделан уездным городом в 1785 г., но чудными судьбами отторгнут от Беломорья и перечислен в сухопутную Олонецкую губернию. К счастию, логика восторжествовала. Лет через 17 Кемь паки возвращен Поморью, можно сказать, с процентом, то есть с приростом лопских погостов, названных корельскими, и разделенных по новейшей регламентации на волостные правления и сельские общества.

Для лучшего знакомства с лопскими погостами, лежащими в южной полосе Варангерского поморья, мы представим, в своем месте, статистические об них подробности, а здесь рассмотрим содержание двух исторических актов, относящихся непосредственно до этих погостов и рисующих довольно нравы древних жителей и торговое положение ныне заброшенного края.

Акт первый. В 1686 году, по челобитью мирских челобитчиков лопских всех семи погостов, грамотою великих государей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича строго воспрещено: с олонецкого и с иных кружечным дворов целовальникам и чумакам возить и продавать в тех лопских погостах хмельные напитки. Таковое воспрещение состоялось на основании старинной грамоты, данной от Великого Новогорода лопских погостов кре[284]щеным и некрещеным лопарям и подтвержденной многими Российскими Самодержцами. В обновленных царских грамотах между прочим сказано: «Питья к ним в лопские погосты, вин, и медов, и пива на продажу из Великого Новогорода привозить не велено, когда и к Великому Новугороду те лопские погосты были приписаны». (Акты исторические, том V стр. 241). Вот где возникло первое общество трезвости!

Второй акт требует предварительного комментария. После падения новгородского веча, торговые сношения со Швециею подверглись на всех пунктах контролю и стеснительным мерам; но в лопских погостах, несмотря на важность пограничной черты, вплоть до 1677 года никогда не бывало ни одной таможенной заставы. Водворение тамги в этом суземье породило любопытную переписку между начальником лопских погостов, олонецким воеводой и соловецким архимандритом Иларионом, защищавшим свободное сообщение по старине. Выписываем подлинные слова этой полемики, чтоб показать, какой значительный рынок, внутренний и внешний, некогда существовал в нынешнем захолустье. На внутренние базары, посещаемые и шведами, привозились сельские продукты: хлеб, мясо говяжье, свиное, всякая рыба и проч. А за границу, зимним путем, ходили караваны с сукнами, шелковыми изделиями, сахаром и другими лавочными и колониальными товарами.

После обычных приветствий, олонецкий воевода Глебов писал к архимандриту Илариону так:

«В прошлом во 193 году в июне месяце писали мы с Олонца, к вам в Соловецкий монастырь по челобитью олонецкого и уездных таможенного и кружечных сборов головы Фотая Найкова с товарищи, что проехали мимо Панозерскую заставу вашего Соловецкого монастыря крестьяне, торговые люди, Сумского и Кемского острожку жители, многими людми, за рубеж в Свейскую сторону, со многими товарами, с сукнами, и с шелком, и с сахаром, покупки города Архангельского, не явясь на заставу в Панозерском погосте7 целовальнику, и не заплатя пошлину, по указу Великих Государей; и о том к вам из нового торгового уставу наперед сего в отписке мы писали, чтоб по указу Великих Государей, велеть тебе про то розыскать и Сумской и Кемской таможен из книг выписать: в прошлом 193 году в ноябре месяце, кто имянно торговые люди, вашего Соловецкого монастыря крестьяне, из тех таможен через Панозерский погост за рубеж в отпуске, и с какими товары, и [285] на скольких подводах? и по розыску велеть б к нам о том о всем писать имянно, чтоб те таможенные пошлины в истере не были». Ниже прописывается целиком ответ архимандрита:

«И в нынешнем во 194 году октября в 23 день писали вы к нам, на Олонец, что де бьет челом голова Фотяй Найков не делом, потому что де в Панозерском погосте заставы из веку никогда не бывало, а заставы де были у них олонецких голов в лопских же погостях, где уклад и железо и полицы промышляют, и там де они и пошлину сбирали, а не в Панозерском погосте, и в прошлом де во 187 году был на Олонце в таможне головою Григорий Игумнов, и в Панозерском де погосте заставу учинил по своему вымыслу, а не по государьскому указу, и с тех де мест и по сие время на заставу целовалника посылают, и вашим де крестьянам великую шкоду и задержку чинят: и в которых де городах таков государьский указ есть, что не с продажных товаров рублевая пошлина имат? потому что иные ваши крестьяне с рыбою и с салом ездят в русские городы через Каргополь, и Вологду, и Ярославль, и до Москвы, и нигде ни в котором городе задержки не чинят, и проезжих пошлин не спрашивают, и товаров не пересматривают, а где де в котором городе станут товары свои продавать, и с той де продажи в том городе и государьскую пошлину платят; а которые де ваши крестьяне с городовыми ездят товары, которые покупают у города Архангельского, в немцы, в указные города, а там де товары свои продают, и на те де товары емлют у них медь, и белку и иные товары, и с теми немецкими товары приезжают в Кемской город, и в таможенные книги записывают, и на те товары и выписи им дают, как поедут в Колмогоры и к городу Архангельскому, а приехав там товары свои, медь, и белку, и иную мягкую рухлядь продают, и с той со своей продажи государьскую пошлину сполна платят, а он де голова Фотяй бьет челом Великим Государем на крестьян ваших, будто они пошлин в казну Великих Государей нигде не платят, и проезжают мимо заставы Панозерского погоста беспошлинно; а которые де из-за Онежья приезжают торговые люди с товаром к морю в Сумской острог и в иные волости, и которых товаров непродадут, и с тех де и пошлин не емлют, а он де голова Фотяй хочет с крестьян ваших двойную и тройную пошлину брать, потому что те де ваши крестьяне пошлину в государьскую казну платят на Колмогорах и у города Архангельского сполна, и другую пошлину в монастырьскую таможню; и будет де впредь учнут олонецкие головы на заставы посылать в [286] Панозерский погост и крестьянам вашим шкоду и задержку чинить, и вы о том учнете писать Великим Государем к Москве». Возражение воеводы олонецкого:

«И та, господине, застава в Панозерском погосте учинена и головы целовалников посылают по указу Великих Государей, а не своим вымыслом, потому что в прошлом во 189 году июля в 27 день прислана блаженные памяти Великого Государя и Царя и Великого Князя Феодора Алексеевича грамота из приказу большие казны, за приписью дьяка Никиты Полунина, на Олонец, велено в лопских в семи погостах с товаров и с проезжих со всяких чинов торговых людей, и с иноземцов, которые в тех погостех с продажными товарами будут, сбирать таможенную пошлину верным повенецкие таможни головам и целовалникам против нового торгового уставу. Да в прошлом же во 190 году июля в 5 день прислана государская же грамота из приказу большие ж казны на Олонец, велено в лопских погостех таможенная пошлина сбирать головам и целовалникам; а буде где в тех лопских погостех доведется сверх прежних застав для сбору таможенных пошлин поставить заставы, и велено по сыскам голов и целовалников, в тех местах заставы поставить крепкие и на тех заставах велено смотреть и беречь на крепко, чтоб торговые люди не платя пошлин никуда не проезжали...

«Да и для того, господине, в Панозерском и в иных лопских погостех на заставах целовалникам и иных чинов людем велено стоять, что в прошлом во 193 году прислана Великих Государей грамота из пр. бол. казны к нам на Олонец: а по той Великих Государей грамоте, купецких людей, которые едут с свиными, и с говяжьими мясами, и с хлебом, и со всякими съестными запасы за свейской рубеж, пропускать их невелено, и о том велено таможенному голове и целовалникам также и заставным головам приказать на крепко, чтоб отнюдь выписанных запасов за свейский рубеж не пропускали; а буде они чрез тот Великих Государей указ что пропустят из хлебных и съестных запасов, а Великим Государем про то учинится ведомо, и им за то быть в опале и в жестоком наказанье, безо всякого милосердия; и по тому вышеписанному Великих Государей указу, на те заставы нынешнего 194 году целовалники из повенецкой таможни и с Олонца и на ослушников служилые люди посланы. И тебе б, господине, о том о всем Соловецкого монастыря вотчины крестьянам, торговым людям и всяких чинов жителем велеть чинить по указу Великих Государей безо [287] всякого ослушания, чтоб для того таможенные пошлинам истера и недобору не было, и за рубеж бы съестных товаров, мимо указу Великих Государей, не возили». (Акты истор., т. V, стр. 222).

Несмотря на все это, Соловецкий монастырь в Москве выиграл дело. Его старание кстати подкрепило челобитие олонецких купецких людей, которые объявили, что с пресечением сбыта сельских продуктов в лопских погостах и за рубежом олонецкие крестьяне не будут в состоянии платить податей; для торжников выйдет безпромыслица, а для казны недобор таможенных сборов8. Вследствие чего повелено: пропускать съестные товары по прежнему, как ездили до сего, с очисткою однако таможенных пошлин. Лет несколько спустя, именно в 1691 году, Панозерская застава была уничтожена, а с нею вместе тамга в других пунктах Поморья: в Пустозерске, Мезени, Кевроле, Варзуге, Умбе, выключая Колу.

Показав куда девались лукоморские лопари, мы не можем с ровною достоверностию разгадать судьбу их покорителей, новгородских мурман. Старшая из среды их братия, по всей вероятности, поселилась в лопских погостах и владела в них вотчинами, на праве поместном9, а остальные жили у моря. Сии последние, пробавляясь промыслами и торговлею, не забывали морских наездов и на этом поприще оставили исторический след.

В XI столетии заглохло в Европе имя норманов, но о новгородских мурманах до XV века сохранялась отчетливая память. Под годом 1419 двинский летописец повествует именно: что мурмана мечем и огнем опустошили богатый и людный посад Неноксу и другие прибрежные беломорские селения. Надо полагать, что эти наездники тревожили и Норвегию, которая не без причины на самой оконечности Варангерского залива соорудила древнюю, до ныне существующую крепость Вардегуз, между тем как с двинянами норвежцы жили постоянно в братском союзе. Причина ясная: северная Норвегия доныне не может пропитаться без русского хлеба, а в старину она получала и соль беломорскую для своего рыбосоления; следственно в двух главнейших потребах всегда зависела от России.

Как бы то ни было, Великий Новгород, в звании члена ганзейского союза, не мог потворствовать морским разбоям; а кровавые ссоры с двинянами и норвежцами переполнили меру терпения. Мурманы в свою очередь испытали погром, а селитьба их [288] срыта до основания. Впрочем это не факт, а собственная наша догадка.

В половине ХVІ столетия на берегу Варангерского залива возникло новое русское селение. Тут долго раздавался монастырский звон и более 200 лет кипела промышленная жизнь на берегу и в море. Творцом этой последней колонии был преподобный Трифон, подвизавшийся в проповеди лопарям христовой веры. Он составил и соградил при устье реки Печенги в губу того же имени известный в летописях монастырь10, получивший по свойству местности трехсторонний характер: промышленный, торговый и морской.

В 1556 году царь Иоанн Васильевич пожаловал Печенскому монастырю грамоту на разные угодья и снабдил его книгами, колоколами и церковною утварью. Благодетельствовал и царь Федор Иоаннович; но шведы злобно смотрели на этот опыт колонизации русским оседлым народом Варангерского поморья. Они трижды разоряли колонию, а в четвертые, в 1591 году, в самый праздник Рождества Христова, сожгли монастырь и побили сто шестнадцать человек старцев и слуг; остальные спаслись бегством11.

На сей раз дерзкие грабители не остались без отмщения. В 1593 году ратные воеводы князь Андрей Романович и князь Григорий Константинович Волхонские с войском из Кемского городка ходили под Каяну и, причинив там опустошение, возвратились с великою добычею12.

В 1596 году царь Федор Иоаннович велел перенесть Печенскую обитель в Кольский острог, где она, в силу царской грамоты, сохранила прежнее свое наименование Живоначальной Троицы Печенского монастыря и все свои владения, в ряду которых первое место занимала печенская колония. Но в 1619 г. выстроенный в Коле монастырь сгорел13, после пожара не возобновлялся, а старцы на братском соборе уложили жить в общем монастыре на Печенге.

В 1675 году, царь Алексей Михайлович, в особой жалованной грамоте Печенскому монастырю, подтвердил все вотчинные и тор[289]говые права, дарованные отцом и прежними монархами, с подробным показанием, почерпнутым из писцовых книг, купчих крепостей, дарственных и жалованных грамот: «в которых местах и урочищах, их рыбные ловли, и леса, и дворы, и дворовые места, и соляные варницы, и мельницы, и анбары, и всякие монастырские заводы, угодья и сенные покосы».

Наконец, в 1764 году Печенский монастырь был упразднен. Его земли, воды и леса сделались бесполезным для России государственным имуществом, а заводы и строения сокрушило время, — но святыня непоколебима! Близ устья Печенги, на руинах старой обители, разоренной шведами, стоит часовня, а в 15 верстах вверх по Печенге, сохранилась церковь Сретения Господня, где почиют мощи преподобного Трифона, да другая пустынная же церковь Бориса и Глеба, поставленная тем же угодником, при устье реки Пазреки. Обе эти церкви до сих пор привлекают набожных поклонников, именно: в первых числах февраля и в 20-х июля, т. е. в праздники Сретения Господня и преподобного Трифона, Бориса и Глеба. В те поры отворяются двери уединенных храмов и в них совершается служба Божия священником, нарочно приезжающим верст за 200 с города Колы14.

Вслед за нашими богомольцами, норвежцы для торгов ежегодно приезжают из-за рубежа со своими товарами, в ряду которых главную роль играют колониальный ром и превосходный английский ликер. Но это одна лишь тень той старинной ярмарки, какая тут процветала во время существования Печенской обители, особенно в XVI веке. Тут был свой порто-франко, в котором продавались не одни наличные товары, с монастырских анбаров и с борта кораблей, но и в сроки; а главнейше: товары имели постоянную цену, мурманскую и заграничную. В подтверждение ссылаемся на исторические факты, заимствованные из торговой книги 1575 года15. Вот несколько примеров из наказа русского купца на мурманский берег:

1) 1575 г. «На Мурманском берегу смолы бочка продати по 4 ефимка, в свою цену станет 1 рубль, 10 алт. и 4 деньги, в Голландской земле купят по 3 ефимка и ты имайся на 500».

2) «На Мурманском берегу: вару бочка весом в 7 пуд ку[290]пят за полтретья руб., а в Брабаннех бочка по 9 ефимков. И ты сговаривай на 100 боч. 1575 года».

3) «На Мурманском берегу: серы еловые чистые, показав образец, ценою говори в бочку по 19 еф. И ты имайся на 10 бочек». Ibidem.

Кроме церковных памятников Печенский монастырь оставил по себе следы, поучительные для потомства, на поприще экономических своих трудов. В устьях Печенги и Пазреки спускались на воду большие норманские лодьи и мелкие промысловые суда. Опричь иноков, бобылей, слуг и детенышей, монастырь содержал: соловаров, мельников, разных мастеровых, морских и горных звероловов; а на перевозных лодьях кормщиков, носовщиков, осночей(?), и всему этому миру, независимо от духовной пищи, сообщал ревностный труд и вещественное довольство16. На обороте медали: все монастырские и житейские потребы доставляла щедрая пустыня, посредством промыслов мореходства и торговли.

Монастырские лодьи выходили из варангерских гаваней, груженые не одними произведениями домашних промыслов, но и немецкими товарами, получаемыми на печенском торжке, в датских заливах, а может быть и далее. Сверх того, монастырская экономия, за удовлетворением всех своих потребностей и местной распродажи, отпускала во внутрь России до сорока тысяч пудов соли беспошлинно, по особой привилегии. В Холмогорах и Архангельске происходила перегрузка товаров с морских судов на речные, а сбыт во всех попутных городах и торжках, [291] начиная с Архангельска до Вологды и Ярославля. Некоторые грузы зимним путем, доставлялись прямо в Москву. При столь обширной операции, монастырь в главных пунктах имел свои подворья для склада привозных и закупа тутошних товаров; закуп и обратный привоз составляли следующие предметы: «хлебные запасы про монастырский обиход и к соляным варницам17, рожь и ячмень, и овес, и солод, и крупа, и толокно, и семя конопляное и масло, и мясо, пшеница и горох, и мед на кутью, и воск на свечи, и на платье холсты, точива, и сукна всякие; и обувь, и на обувь всякие кожи дубленые и юфти белые, и красные, и конопля и прядево всякое на неводы и сети, и на подольники, на судовую снасть, и на лодейные шеймы (тросы и канаты), и на завозы, и смолу чем суда смолить, и всякие заморские запасы велено купить безпошлинно». (Акты истор., т. 4 стр. 551).

Потребление таких вещей показывает довольство, в котором жили печенские поселенцы, а с другой стороны обнаруживает возможность развития на Варангерском берегу значительного рынка для сбыта сельских произведений северо-восточных губерний — рынка с двух сторон полезного, и в экономическом и в коммерческом отношении. Усиливая внутреннее потребление сырых продуктов, здешний рынок, в то же время, ослабил бы слепую зависимость русской торговли от лондонской регулированной компании, дирижирующей, со времен Ченсслора, архангельским портовым торгом, посредством своих смышленых факторов18.

Морская торговля Печенского монастыря, совершаемая уже в ясные исторические времена, на опыте доказала, что северная местность варангерских гаваней не замкнута природою для мореплавания. Для вящшего разубеждения взглянем и на живые примеры: пред нашими очами — северная Норвегия и Улеоборг. Невзирая на северную местность, он первый в целой Финляндии на поприще кораблестроения, морской техники и мореплавания; а из Варангерского поморья и лопских погостов в Каяну и Улеоборг — рукою подать.

Вспомним еще, что европейское мореходство получило начальное развитие не на изнеженном юге, а среди отважных и закаленных в море сынов глубокого севера. В начале средних веков норманы высылали почти все свое народонаселение в море. В IX веке толпы наших норвежских соседей заняли Исландию и [292] в этой ледяной пустыне образовали привольную, даже просвещенную, по тогдашнему времени, морскую державу. Почему же бы и русским северным людям не образовать простой приморской колонии на месте, которое в старину почиталось местом благоугодным для составления честной обители, где почиют мощи святочтимого основателя, готового своими молитвами к Царю небесному споспешествовать делу, им самим начатому.

В заключение исторических заметок о Варангерском поморье с той же точки зрения бросим беглый взгляд на российскую границу с Норвегиею.

От северо-западного конца Архангельской губернии, т е. от бухты Ворьемы, норвежская граница продолжается до озера Верхней Имандры, по норвежски Энаран; считая все изгибы, протяжение составит 600 верст, а в прямой линии от востока к западу 230. Это новая пограничная черта, старая же имела оставленное Великим Новгородом направление. Словом:

В древние годы, весь Варангерский залив принадлежал России. Западную его часть (с Гандвиком) норвежцы присвоили себе в смутное время, когда Новгород с пригородами был за свейским королем, до Столбовского мира. С тех пор, граница, вплоть до 1826 года, выходила к Варангерскому заливу у Верес Наволока. Но в 1826 году экспедиция, посланная для определения рубежа между Норвегиею и Россиею, слепо решила отнести границу государства до бухты Ворьсмы, верст на семьдесят в востоку, в прямой линии, не принимая в расчет изгибов берега и сухопутной территории. Для того уступлены Швеции судоходные заливы: Нявдемский, Пазрецкий, Ровденский и на прибрежье знатное количество рыбных, звериных и лесных угодий.

Такими-то судьбами Россия лишилась чудной Пазрецкой гавани, имеющей по Пазреке сообщение с отдаленными лесами, и вдобавок ста душ православных лопарей, очутившихся за границею, лучших тресковых становищ и бобровых гонов, тогда как эта территория, морская и горная, по писцовым книгам, купчим крепостям, дарственным записям и жалованным царским грамотам, в течение двух сот лет, составляла собственность Печенского монастыря. Независимо от истории, из множества на это юридических доказательств, представляем одно: свидетельство писцовой книги на монастырское владение рекою Нявдемою, рекою удаленной от нынешней границы верст на 60 к западу!

«В реке в Нявдеме рыбная ловля, с тонями и горовными месты, и с бобровыми и с звериными ловлями, и с лешими [293] (лесными) озерки; да два анбара с погребом; да Ксея (тресковое становище), да тоня Давыдовская с горовными месты, а межа от Песку до Товского Наволоку». См. Акты истор. том IV, стр. 550. Вот и другой акт на владение рекою Пазрекою и Пазрецким устьем.

«Да Печенского же монастыря река Пазрека, три лука, а угодья к тем лукам, тоня под Пахтою, тоня под другою Пахтою Фефиловская, а межа Пазрецкое устье да тоня Крестова от моря, да половина речки Ровденги и с тонями, да тоня Ручьевая, тоня под Наволоком, а межа к морю до Немецкого Наволока, с горовными месты. Да на Пазреке ж на устье храм Страстотерпцов Христовых Бориса и Глеба19, поставленья строителя их старца Трифона». Ibidem.

Еще в 1623 году Царь Михаил Федорович на претензию датских подданных норвежцев дал следующую резолюцию:

«А нечто немецкие дацкие люди учнут, к ним впредь приезжая, каких оброков и дани и с рыбы десятины у них просить, и им (игумену с братьею) немецким людем отказывать, что та земля Лопская и искони-вечная вотчина наша, Великого Государя а не дацкого короля, и по 118 год (1610), в тое землю дацкого короля люди ни в чем не вступались, и даней и оброков и рыбных десятин не спрашивали, а после того в тое землю учали вступаться мимо прежний обычай»20. Ак. истор. т. IV, стр. 548.

Развяжем исторический узел этого казусного дела. В начале ХVІІ столетия, когда шведы властвовали в Новегороде и смутами волновалась Россия, каянские соседи возобновили набеги на Кольское поморье и заняли Печенскую колонию. Беззащитные старцы, будучи в руках у свейских ратников, творили их волю, продовольствовали незванных гостей и платили дань. Истощив средства честной обители, свейские немцы отправились восвояси, но, перед очищением монастырского владения они, по сделке с норвежанами, уступили им quasi-завоеванный Варангерский залив, а с тем вместе передали свое волчье право на взимание дани с русских поселенцев. Независимо от дани, норвежцы имели в виду давно желанную цель. Безлесный ихний Финмаркен всегда с завистью смотрел на русскую лесистую территорию, а тут представился благой случай рубить русский лес, пожалуй, русским же топором, засчитывая работу в счет дани.

[294]

В 1617 году, по заключении Столбовского с шведами мира, Новгород с пригородами и уездами возвращен под российскую державу. Несмотря, однако, на то, норвежане овладели Гандвиком до Верес-Наволока, т. е. до предела монастырского владения, и долго не оставляли своего притязания на печенскую дань. С упразднением Печенского монастыря расширились и виды их на оставленную впусте богатую монастырскую землю. Выждав благоприятный момент, они достигли своей цели, угобзив членов межевой экспедиции. Ainsi va la monde.

Новая граница начинается у озера Верхней Имандры, которое соединяет три пограничные черты: норвежскую, русскую и финляндскую21. Отсюда наш рубеж идет по ручью Паэс до впадения в реку того же имени; далее по этой реке тянется на север, но, не доходя моря, поворачивает от реки направо, вдоль берега и, поравнявшись с губою Верес, старой границею, удаляется прямо на юг. Тут на протяжении семидесяти верст он пересекает реки Нявдему, Устеньгу и, коснувшись реки Пазреки, впадения в нее ручья Репака, идет по левому берегу; в этом направлении, наткнувшись на препятствие — русскую церковь Бориса и Глеба, обходит ее почтительно крутым коленом и, отрезав на самом взморье Пазрецкое устье, а за ним и устье реки Ровденги, удаляется вторично от морского берега верст на пятьдесят к юго-востоку, до озера Чамозера; наконец, прорезав Чамозеро, поворачивает серьезно к морю, по ничтожной речке Ворьеме, впадающей в столь же ничтожную бухту Ворьему.

Итак, в наши годы одна лишь юго-восточная часть Варангерского залива принадлежит к России. К счастию, межевщики 1826 года оставили судоходную губу Печенгу, единственный теперь путь к заморскому сбыту произведений Варангерского поморья, в случае колонизации лесов Варангерской пустыни и дальнейшего развития промыслов в Кемском уезде.

О. Беломорский

ПРИМЕЧАНИЯ

[279]

1 Двинской летописец и Карамзин.

2 Северная Двина, не доходя еще Холмогор, разбивается на несколько рукавов. Ложе ее под Архангельском расширяется до 17, а в устье до 60 верст. Группа речных островов тянется вплоть до самого взморья, образуя трех-угольную площадь, прорезанную множеством продольных и поперечных протоков, которые соединяют главные рукава в виде естественных каналов. Двинская дельта занимает более тысячи квадр. верст пространства, где обитает густое население в красивых деревнях и селах, раскинутых по живописным долинам. Уже в языческие времена существовало здесь обширное торжище и славное на всем Севере святилище Юмалы. С моря приезжали сюда купцы и вожди скандинавские; из глубины средоземья стекались торговые люди из Пермии, Болгарии и Великого Новагорода. Посредством Болгарии двиняне сообщались со Средней Азиею чрез Каспийское море, а чрез Черное — с Грециею и Италиею. Таким образом двинская дельта издревле была известна не только в Северной Европе, Средней Азии, но и византийским грекам. Норманы называли ее, по характеру местности, Гольм-гарда т. е. Островскою Землею, а византийские писатели по образу правления страны, Белою Сарматиею. По отзыву этих последних город Ункрат, лежавший на отдаленном севере, подле океана, превосходил богатством все города Белой и Черной Сармации. — Замечателен рассказ Стурлезона в скандинавских летописях, о богатстве капища Юмалы и проделке норвежских купцов, посланных на двинскую ярмарку св. Олафом, первым христианским королем Норвегии. Вот содержание этой легенды: На голове истукана блистало золото, с драгоценными камнями; его ожерелье цени[280]лось в сто пятьдесят фунтов золота; на коленах стояла с золотой монетой золотая же чаша, такой величины, что четыре человека досыта могли из нее напиться; его одежда ценою своею превосходила груз богатого корабля Купцы, приплыв в Двину во время самой ярмарки и покончив торги, перед отъездом вздумали ограбить храм Юмалы. Они зашли воровски в капище в глубокую ночь и похитили все, что могли; но, желая снять ожерелье, крепко к идолу привязанное, отсекли ему голову. Вдруг раздался ужасный звук и треск; стражи пробудились и начали трубить в рога. Хищники бросились бежать. Жители с криком и воплем гнались за ними и со всех сторон окружили, но, будучи неискусны в деле воинственном, ничего не могли сделать отважным и хорошо вооруженным грабителям, которые благополучно дошли до своих кораблей.

3 Собр. госуд. грам. и дог. т. І, стр. 2.

4 Пермь, Биармия и Бьярмеланд: слова одинакого смысла. Объяснимся: По показанию русских летописцев, «Вокруг и около Перми жили словене: двиняне, пинежане, вилегжане, вычегжане, устюжане, вятчане, гаияне (чердынцы и кайгородцы) и печора (пустозерцы). К западу от Двины иноязычные народы: корела и лопь; к востоку: сямоеды, вогулици, пертасы». Главные реки: Вычегда, Вымь, Вишера, Сысола, Луза, Вятка, Чусова и Кама, впадающая в Волгу, близь города, нарицаемого Болгар.

[282]

5 Кроме звероловов и поземельная подать в древней Руси взималась тоже с лука. Лук содержал в себе две обжи, имевшие длиннику 126 и поперечнику 12 саженей.

[283]

6 Лопских погостов земля богата превосходным железом, из которого потомки лукоморских лопарей доныне делают косы, топоры, косули и лучшие во всем Беломорье винтовки.

[284]

7 Панозерский погост — один из семи лопских погостов.

[287]

8 Акты истор. т. V стран. 239.

9 Кроме Марфы Борецкой, в беломорской Корелии находились многие новгородские помещики. О существовании их неоднократно упоминает ближайший к лопским погостам летописец Соловецкий.

[288]

10 См. Историю российской иерархии.

11 См там же.

12 Соловецкий летописец.

13 См. Акты истор. т. ІV стр. 546. Ibidem, на стр. 552. В грамоте царя Феодора Иоанновича, насчет перевода в Колу Печенской обители, написано так: «Пожалованы Печенского монастыря игумен с братьею, для приходу немецких людей велено им строить монастырь в Кольском остроге, у Благовещения пречистые Богородицы, кельи поставити, и ограду около монастыря огородить, и анбары на монастырскую казну в монастыре поставить безданно и безпошлинно».

[289]

14 В настоящее время, по распоряжению епархиального начальства, в одну из сих церквей назначен постоянный священник, и для всего причта строится уютная усадьба. Таким образом русское духовенство вторично кладет краеугольный камень колонизации русским элементом Варангерского поморья. В добрый час!

15 Торг. книга 1575 года издана Арх. общ. в 1851 году.

[290]

16 Для полноты предмета выписываем несколько строк из грамоты царя Алексея Михайловича, дающих понятие о движении монастырских промыслов, а с тем вместе и о благодетельных льготах, которыми пользовались печенгского монастыря братия —

[291]

17 В наше время в Кольском уезде пет ни одной соловарни, хотя главнейшие рыбные промыслы сосредоточены именно в этом уезде. Sapienti sat.

18 Regulated companies. В Англии до новейшего времени существовали многие регулированные компании — левантская, африканская и проч.; теперь осталась на сцене одна русская компания для блага русского мореплавания.

[293]

19 Оный храм теперь стоит в пяти верстах от устья; без этого хитростного перемещения труднее было бы лишить Россию Пазрецкого устья.

20 Эту резолюцию слушал и слово в слово подтвердил в 1675 году царь Алексей Михайлович. Ibidem.

[294]

21 Граница Варангерского поморья с Финляндией начинается в вохнавоюцком (лопском) погосте, у озера Каменного; отсюда рубеж идет сплошными лесами до озера Большой или Верхней Имандры. В прямой линии протяжение его составит не менее 300 верст.

© текст, И.А. Богуслав, 1862

© OCR, HTML-версия, И. Шундалов, 2007

- В библиотеку

- В начало раздела