Заметка В.В. Визе открывает небольшой цикл этнографических работ, посвященных саамам, открывших научный путь крупного северного исследователя. «Лопарская музыка» написана по результатам первой экспедиции Визе в центральную часть Кольского полуострова летом 1910 года. Как и другой его статье, «Лопарским сейдам», ей было суждено практически полное забвение. По содержанию работа является кратким экскурсом в музыковедение саамов. Главная заслуга Визе-этнографа в том, что он подвергает критике систему сложившихся взглядов на предмет, в данном случае, описывая своеобразие саамских песен и ситуационный контекст их исполнения. До Визе путешественники говорили лишь о неблагозвучии и искаженном музыкальном слухе лопарского пения.
Опечатки и ошибки исправлены и внесены в текст
Лопарская музыка //Изв. Архангельского общества изучения Русского севера. – 1911. – №6. – С.481–486.
Лопарская музыка
(с нотами на отдельном листе)
[481]
Летом 1910 года я с тремя товарищами предпринял небольшую экспедицию внутрь Кольского полуострова, в так называемую русскую Лапландию. Цели нашей экспедиции состояли преимущественно в том, что бы собрать новый материал, касающийся этой страны, столь мало еще исследованной с научной точки зрения. Один из моих товарищей производил геологические наблюдения (результаты этих наблюдений он прочел в виде доклада в геологическом кружке при петербургском университете), другой занимался ботаническими исследованиями, я же, главным образом, интересовался этнографией, в частности этнографией русских лопарей. К сожалению, результаты нашей двухмесячной экспедиции оказались очень незначительными, вследствие аварии, которую мы потерпели на обратном пути, спускаясь по реке Умбе, в 75-ти верстах от села Умбы. При спуске по одному из многочисленных порогов р. Умбы карбаса, нагруженного кладью, у нас оборвалась бичева, карбас разбило в щепки, все собранные нами материалы, как то: петрографическая коллекция, обширный гербарий, масса путевых заметок, дневников, журналов и т. п., погибли вместе со всеми съестными припасами и со всей остальной кладью. Из всех записок, которые я вел в продолжение пути, у меня уцелела лишь одна записная книжечка, которую я случайно во время катастрофы имел при себе. Несмотря на печальную участь, постигшую вашу экспедицию, я тем не менее решаюсь опубликовать кое-что из записанного у меня в уцелевшей книжечке. В этой небольшой статье я коснусь музыки лопарей.
Прочитав задолго до моего отъезда всю доступную мне литературу о Лапландии и ее жителях, я был немало удивлен тем, что почти все путешественники, с той или ивой целью посещавшие этот заброшенный на далеком Севере край, утверждают полное отсутствие какой бы то ни было музыки у лопарей. Acerbi, итальянец родом, проживший почти всю жизнь в Англии, в конце ХVIII века посетивший Лапландию и описавший свое странствование в обширном двухтомном труде «Travels Through Sweden, Finland, and Lapland, to the North Cape» (London, 1802) рассказывает, что, когда он попросил лопарей, служивших ему в качестве носильщиков, спеть что-нибудь, то он вместо пения услышал такие отвратительные крики, что был принужден заткнуть свои уши пальцами. «Они не имеют никакого понятия о благозвучии, не знают также ни размера, ни ритма», пишет он в той же книге. В конце этой же книги он дает два нотных примера записанного им лапландского пения. Я позволю себе целиком привести тут эти два примера, во-первых потому, что этот мотив, насколько мне известно, единственный до сих пор записанный, во-вторых потому, что интересно сравнить этот бессмысленный набор звуков, записанных Acerbi со вполне ясными и ритмическими музыкальными фразами, которые мне удалось записать среди ловозерских лопарей. (См. ноты № 1).
Известный историк музыки Fetis, так же много потрудившийся в области исследования музыки некультурных народов, говорит, что лапландцы единственный народ, который совершенно не знает пения (Bulletins de la Soc. d’Antrop. de Paris, Vol. II, 1867). Между прочим, он, на основании этого, решительно отвергает какое бы то ни было родство между лопарями и финнами, которые, как известно, богаты народными пес[482]нями и обладают целой музыкальной системой тонов, отличной от таких же систем других народов. Русский ученый этнограф Кельсиев, посетивший русскую Лапландию в последней четверти XIX века, пишет: «Лопари не имеют никаких музыкальных инструментов, не поют и песен не знают». Я боюсь утомить читателя перечнем остальных авторов, так же утверждающих отсутствие у лопарей своих песен. Немирович-Данченко, единственный путешественник, который отвергает это установившееся мнение о музыкальных способностях лопарей. К сожалению, он почти не описывает слышанное им пение, говорит только, что оно произвело на него впечатление «монотонной импровизации». (Немирович-Данченко, «Лапландия и лапландцы». СПВ. 1887 г.).
Прочитав все это, касающееся музыки у лопарей, я в высшей степени заинтересовался этим вопросом. Во-первых, мне как-то не верилось утверждение большинства путешественников, что музыка у лопарей совершенно отсутствует. Если это было бы так, то лопари составляли бы действительно единственное исключение из всех народов, стоящих даже на самом низком уровне духовного развития. Во-вторых, изучение лопарских песен, в существовании которых я уже заранее был убежден, представляло бы значительный интерес, пролив немного света на происхождение лопарского племени и родство его с соседними народами.
Меня всегда удивляло то обстоятельство, что этнографы сравнительно мало до сих пор обращали внимания на характерное музыкальное творчество отдельных народов. Если музыке нельзя приписать в этнографии такое же значение, как лингвистическим исследованиям, то во всяком случае народная музыка есть не менее важная этнографическая особенность, чем характерные народные узоры, изучение которых нашло в этнографии обширное применение. Вспомним только, как упорно сохраняет, не только веками, но тысячелетиями, каждая большая группа народов свои характерные музыкальные системы, на которых зиждется вся музыка.
Первого лопаря — старика Семена Галкина — я встретил на Верхнем Capest Javr'е (одно из озер, через которое протекает р. Умба; русские переделали название этого озера в «Капустное»). Между прочим, я его спросил, поют ли лопари и имеют ли свои собственные песни. Ответ я получил такой, какой и ожидал: «Лопские женки порато хорошо песни петь знат. Кака же лопска женка песни не знат» Я попросил его спеть что-нибудь, во он ни за что не соглашался на это, уверяя, что в его возрасте, ему было уже за 60 лет, грех песни петь, а нужно грехи замаливать. Следующих лопарей (тоже Галкиных) я встретил на Нижнем Зашейке Umpjavr'а (Умбозеро). Тут были одне лопарские женки, мужья их ушли со стадом оленей в тундры (тундрами в Лапландии называются высокие горы, лишенные древесной растительности). Одну из них — Хавроиью Галкину — мне старик Галкин рекомендовал, как одну из лучших лопарских певуний. Я, конечно, сейчас же вопросил ее спеть; на мое предложение она страшно сконфузилась и как я ни просил ее, всячески уговаривая, но мои мольбы оставались тщетными: она упорно отказывалась. — Я вспомнил, что меня еще в селе Умбе поморы предупреждали о странном упрямстве, которое иногда проявляют лопари и которое никакими просьбами, никакими обещаниями денег нельзя преодолеть. Только против одного средства лопари не в силах устоять — водки. Но мне как-то не хотелось, неловко было, прибегнуть к [483] этому радикальному средству, и я оставил Хавронью Галкину в покое, надеясь послушать ее на обратном пути (этого мне однако не удалось, так как через месяц, когда я снова проезжал мимо веж Галкиных, там народу уже никого не оказалось). Перевалив через высокие, покрытые снегом Lujavr-Urt (Ловозерские горы), я вышел к Мотке-Губе на Ловозере и наткнулся там на лопарей, занимавшихся рыболовством на Seitjavr'е (Сейдозеро) и Lujavr'е (Ловозеро). В Мотке-Губе находятся несколько лопарских веж и два пырта (лопарская изба, отличающаяся от русской избы, главным образом, отсутствием русской печи, замененной примитивным очагом с простой дырой в потолке); живут тут, только в летнее время, так называемые сейдозерские лопари: Кузьма Данилов, Гаврило Захаров, Максим и Федот Галкины с их женками. В этом пырте мне суждено было провести целых семь дней, вследствие почти непрерывно лившего дождя, который иногда заменялся обильно падавшим снегом, несмотря на летнее время: это было в конце июня и начале июля. Тут я, наконец, услышал столь долго жданное мною лопарское пение. Вначале и эти лопари долго отказывались исполнить мою просьбу, видимо, сильно стесняясь нас, но через несколько дней мы с ними тесно подружились, они перестали нас чуждаться и относиться к нам с той боязливой подозрительностью, с какой лопари всегда относятся к незнакомым людям, приезжим издалека. Когда же мы им спели хором несколько русских песен, возбудивших в лопарях единодушный восторг, они, наконец, склонились на нашу просьбу.
Пели нам главным образом Кузьма Данилов и Федот Галкин. Кузьма считается среди ловозерских лопарей лучшим певцом и знатоком различных сказаний и преданий. Первое, что я услышал, была похоронная песня лопарей, пропетая Кузьмой Даниловым с глубоким чувством. Несмотря на свойственную лопарям чрезвычайно своеобразную манеру петь, которую вряд ли можно назвать «музыкальной», в том смысле слова, как мы его привыкли понимать, эта лопская песнь произвела на меня такое сильное впечатление, что оно останется у меня на всю жизнь. Сколько беспредельной тоски, покорной грусти в этой песне, вырвавшейся из груди народа, заброшенного судьбой на Крайний Север, как отражается в ней вся природа угрюмой Лапландии с ее черными голыми скалами, тихими грустными озерами, низким лесом и вечной ночью полярной зимы!
Я позволю себе сказать здесь несколько слов о своеобразной манере пения лопарей. Прежде всего, в пении лопарей обращает на себя внимание непомерная вибрация, которой они поют каждую ноту. Эта вибрация настольно сильна, что иногда бывает трудно уловить определенный тон: звук все время как бы качается вверх и вниз, задевая соседние полутоны. Вторым характерным свойством лопарского пения является постоянная смена грудных звуков с горловыми; получается впечатление, как будто поющий лопарь все время «срывается». Когда лопарь начинает петь, он вначале воет без слов, употребляя на каждом звуке все один и тот же слог: «лылылы...» Затем постепенно он начинает вводить в песнь слова, время от времени вставляя снова это «лы лылы». На мой вопрос, что это «лы лылы» означает, Кузьма ответил, что оно ничего не означает, а поется это для того, чтобы «разойтись». С хоровым пением лопари совершенно незнакомы, у них встречается исключительно сольное пение. Своим собственным музыкальным инструментом лопари не обладают, но перенятая от поморов «гармошка» начинает приобретать среди лопарей большую популярность; однако, на гармонии они совер[484]шенно не играют своих мелодий, предпочитая в данном случае русские и карельские мотивы.
Лопарских песен у меня было записано всего пятнадцать; десять из них, к сожалению, погибли во время катастрофы на р. Умбе и остальные пять уцелели. За точность записи этих песен я вполне ручаюсь, так как слышал их не один только раз, а, по крайней мере, раз пятьдесят каждую из них, так как лопари, раз поборов свою застенчивость, уже не стеснялись нас и, благодаря дурной погоде, вынужденные сидеть дома, все время мурлыкали себе под нос эти песни, что дало мне возможность вполне точно записать их (см. ноты № 2). Эта песнь, как я уже говорил выше, пропета Кузьмой Даниловым. Ритм песни очень произвольный, но в основе своей бесспорно имеет ритм означенный мной. Пятый такт иногда варьировался так: (см. ноты № 3).
Что касается слов этой песни, то Кузьма перевел мне содержание ее на русский язык приблизительно так (оригинальный перевод, к сожалению, утерян):
На кого ты оставил нас,
На кого оставил свою долгую жизнь!
Будем плакать мы по тебе бесконечно,
Слезами будем плакать.
На кого оставил жену свою,
На кого оставил детей-малолеток,
На кого оставил друзей верных... и т. д. (см. ноты № 4).
Эту песнь спел Федот Галкин. По его объяснению песнь эта веселого характера и поется при всяких веселых обстоятельствах, например, когда пьют водку, поется она много раз подряд, без остановок и пауз, большею частью так, как она написана выше. Иногда она варьируется тем, что первая часть песни вместо двух раз повторяется три или даже четыре раза подряд. Затем только следует вторая часть песни. Двенадцатый и тринадцатый такты пелись иногда так: (см. ноты № 5). Ритм песни вполне определенный (см. ноты № 6). И эта мелодия пропета Федотом. Иногда первые два такта повторяются два или три раза, затем только следуют дальнейшие такты. Ритм определенный. Содержание песни следующее; муж ушел на охоту, женка осталась одна в доме и поет. Поет о том, что вот скоро вернется муж, будет ругаться и, пожалуй, прибьет еще. Каждый куплет песни кончается словами: «Лай, лай, собачонка! Кипи, кипи, мой чайничек!» Как в словах, так и в самой мелодии много тоскливого настроения. Федот отзывался об этой песне с большой похвалой и говорил, что это — одна из лучших лопских песен (см. ноты № 7).
Эта так называемая «дикарская» песня, одна из излюбленнейших лопских песен, которую они иногда битый час мурлычут себе под нос. Она, собственно говоря, поется при охоте на диких оленей, или «дикарей», как их просто называют лопари. Слова песни не лишены красоты и своеобразной поэзии. Вот ее начало:
Спасибо тебе, осень черная!
Ах, да спасибо тебе, суземок великий!
Спасибо, суземок, за жизнь твою;
Сыт я человек.
Спасибо за оленя дикого,
3а рога его красивые!
[485]
Во всей песне чувствуется какое то наивно-восторженное поклонение природе. Пели ее и Федот и Кузьма. Что касается ее исполнения, то в ней резче всего сказывалась своеобразная манера пения лопарей: непомерное вибрирование звуков и частая смена грудных тонов с горловыми. Благодаря этому, второй такт часто звучал так (см. ноты №8).
Федот Галкин пел еще две песни (см. ноты №№ 5 и 6), чрезвычайно похожие на «дикарскую» и являющиеся как бы только вариациями ее. И та и другая, по его объяснению, поются при веселых обстоятельствах (см. ноты № 9).
Являющаяся здесь новая нота ля вставлялась при самых различных ритмах, например: (см. ноты № 10 и 11).
На этот мотив (см. ноты № 11) лопарки убаюкивают своих детей: мелодия не характерна для лопарской музыки.
Кельсиев (со слов Acerbi) говорит, что любимый тон лопарей ля минор. Я, слушая пение лопарей, отнюдь не могу подтвердить это. Все слышанные мною песни лопари распевали в каком попало тоне, часто даже в середине песни съезжая с одного тона на другой, что мне легко удавалось заметить, так как имел при себе хроматический камертон. Поэтому и в нотных примерах, приведенных выше, я выбрал вполне произвольные тональности. Темп песен у меня обозначен по метроному Мельцеля.
Мы видим, таким образом, что у лопарей не только не отсутствует музыка, но что этот, теперь уже немногочисленный народ обладает своей оригинальной музыкой, в высшей степени характерной и своеобразной. Немыслимо, конечно, на основании тех немногих мелодий, которые удалось мне записать, делать какие-нибудь обширные выводы, начать на основании этих мелодий, сравнивая их с музыкой соседних народов (главным образом финнов, у которых музыка довольно хорошо изучена), строить гипотезы о родстве музыкальной системы лопарей с системами других народов. Цель этих моих строк — лишь показать, какое огромное значение имеет собирание народных песен, лопарских в частности, и какая предстоит здесь в высшей степени интересная работа, когда будет собран достаточный и вполне надежный материал, — работа, результаты которой могут дать весьма ценные вклады в науку сравнительного народоведения.
Из различных старинных источников мы знаем, что некогда лопари населяли значительно большую площадь земли, чем теперь. Еще в XV веке лопари заселяли места, расположенные у Онежского и Ладожского озер, но, вероятно, лопари обитали и значительно южнее. Затем народы, пришедшие с юга, постепенно оттеснили лопарей на север, заставив их в конце концов дойти до берегов Ледовитого океана. Благодаря частым набегам воинственных соседей (среди лопарей до сих пор сохранилось много преданий о различных нападениях на них), тяжелым условиям жизни, численность лопарей постепенно уменьшалась и теперь дошла до совсем незначительного количества. В последнее время, благодаря более тесному общению лопарей с русскими, они начали сильно смешиваться с последними, и в некоторых лопарских селах (напр. в Поное) нельзя уже найти ни одного чистокровного лопаря. Лопари быстро начинают терять свои этнографические особенности, поддаваясь влиянию более культурного народа — русских. Когда-то лопари обладали в высшей степени богатой и интересной мифологией; под влиянием христианства она начала быстро забываться, и теперь в памяти лопарей из всего [486] величавого творчества народной фантазии сохранились лишь самые жалкие осколки. Музыка никаким гонениям со стороны христианства не подвергалась и поэтому сохранилась до настоящего времени. Так как лопари принадлежат к одному из древнейших народов, заселявших некогда часть Европы, то я не сомневаюсь в том, что мы имеем тут дело с очень древней музыкой. Вспомним, как упорно держатся в памяти народа созданные ими песни, передаваясь устно из поколения в поколение в продолжение многих веков. Все это еще больше увеличивает интерес к изучению лопарских песен. Но медлить тут нельзя: лопари с каждым годом все больше и больше подпадают под влияние русских, все больше и больше забываются ими красивые предания старины, забывается и родная песнь... Поморские «частушки» лихо распеваются уже многими лопарями Ловозерского погоста, а между тем ловозерские лопари менее всего «русифицированы», так как оттуда почти никто не ходит промышлять на Мурман, и, следовательно, реже остальных лопарей им приходится сталкиваться с нашими поморами.
В заключение я не могу не воспользоваться случаем выразить на страницах этого журнала свою глубокую признательность и благодарность Павлу Павловичу Тикстону, управляющему лесопильным заводом в селе Умба, всячески содействовавшему успеху вашей небольшой экспедиции и вообще проявляющему живой интерес к делу изучения нашего Севера.
В. Ю. Визе.
© текст, Визе В.Ю., 1911
© OCR, HTML-версия, Шундалов И., 2007
