Ну, вот как с таким договариваться? Что вообще с ним делать?
Напротив Сергея Владимировича Васильева, сотрудника Центра по Изучению Внеземных Цивилизаций, за прочной (на вид) перегородкой обретался грандиозных размеров студень с сопливым хоботом. Сергей нажал на несколько кнопок и рявкнул в микрофон:
- Имя! Чин! Звание!
Студень сперва не прореагировал никак, а потом стал конвульсивно трястись и с сопением потрясать хоботом. Потряс-потряс и вновь успокоился. "Нет, - подумал Сергей. - Не видать мне за этого молодца премии...". Он работал в этом отделе Центра более двух месяцев, считался старожилом, и видел наметанным глазом, что со студнем будет договориться намного сложнее, чем с предыдущими клиентами их отдела.
В дверь камеры постучали, а потом и ввалились ребята, проводившие допрос по соседству, совсем еще юные, только что попавшие в отдел, и оттого еще не наученные применять для достижения желаемого все, что нужно применять для этого.
- Сергей Владимирович, посоветуйте нам...
Сергей со вздохом встал и вышел к ним в коридор - мало ли какими способностями этот студень обладает, всякое уже бывало...
- Что стряслось?
- Да мы получили наконец, санкцию на ампутацию, и вот спорим, к чему прибегнуть. Вот он говорит - к ножовке, Саня утверждает, что ножовка такого не возьмет, и лучше всего будет новая лазерная пила, а...
- Так я вам ничего не присоветую. Так и быть, пойдем, прогуляемся до вашей лаборатории.
“Хорошо, - думал Сергей Владимирович, - Что ребятам разрешили ампутировать. Это полезный прецедент. Пока с гуманоидами такого не делали. Ну что ж, возможно, дело пойдет получше”. У секторного лифта Петр Сергеевич заполнял очередную графу в журнале списания негодного материала.
- Кого списываешь?
- А такой вот зеленый, мелкий. Он нам еще карту какую-то рисовал?
- Помню. И - куда его?
- В бак. Больше его уже никуда...
Эта была правда. После лаборатории Петра Сергеевича, лаборатории, стыдливо названной "сектором форсированных методов", материал обычно отправлялся прямиком в бак, в смежный, и тоже подземный, отдел исследования инопланетных форм жизни. В том отделе Сергей два раза бывал, и там на него смотрели, как на полубога, причастного тайнам. Хотя там вообще на все смотрели похожим образом. Им ведь не объясняют, откуда что берется, и о Великом приходе им ничего, как и всякому порядочному гражданину, неизвестно, и оттого, быть может, там процент сумасшествия очень велик - да и неудивительно, ибо и сам Сергей чуть не свихнулся, когда углядел первый раз, с кем придется иметь дело.
В лаборатории у ребят восседал на специальном столике "гуманоид подвида С", как гласила спецификация из сектора хранения и складирования, третьего из подземных отделов института, с которого для гостей планеты, переданных институту после пришествия, все начиналось, и на котором все и заканчивалось после отдела форм жизни или прямо после форсированных методов. Гуманоид вертел головенкой на тощей шее и явно комплексовал из-за металлической сбруи, на него безопасности ради понавешанной. Кроме прямого назначения, сбруя исследовала то, на что ее надевали, и бывали случаи, когда у смежников с помощью этих исследований делались важные открытия.
- Вот такой вот, - прокомментировали ребята. Сергей окинул взглядом конечности гуманоида и порекомендовал:
- Ножовкой. А если заартачится, свозите его к электрикам разок.
- Хорошо. А может, вы проследите за допросом?
- Тогда надо и адвоката вот этому дать.
Все посмеялись шутке.
- Какой ему, уроду, адвокат. Пришел незваный, вот и получай, что заслужил, - сказал один из молодых ученых и махнул рукой на лозунг. Лозунг был совсем свежий и гласил: "Инопланетянам на нашей планете есть только два пристанища - морг и операционный стол". Подписи не было, было только указание: "Директор ЦИВЦ". И то правда, это высказывание могло принадлежать абсолютно любому директору, туда ставили людей с максимально радикальными взглядами на этот вопрос, ибо он-то был в проблеме, усиленно решаемой подземными отделами, едва ли не ключевым. Начальник, под рукой которого находились такие структуры, обязан был исповедовать принцип per fas et nefas.
Процедура началась и Сергей внимательно за ней следил, впитывая реакцию субъекта - когда придется иметь дело с таким вот, дело серьезно облегчится. Хорошо бы, чтобы этот оказался каким-нибудь крупным командиром, но - увы, как раз их-то среди тех, кто уже прошел через круг подземных лабораторий, не оказалось, или они не сознались (или с ними занимались не совсем профессионально), и абсолютно не было понятно, есть ли такие в закромах сектора хранения, в тамошних колодцах и гробах, где до срока содержалось все то отребье, которое не перебили на месте высадки три года назад.
- Когда ожидается второй флот? - спросил медленно руководитель группы, достигший особых успехов - например, он выпытал у серой медузы, как открывались шлюзы вражеских кораблей.
Гуманоид повизгивал, шебуршился, норовил прибрать полуотрезанную конечность, но поделать ничего не мог - и пока молчал. Как знать, может, у него крупные способности к регенерации...
Ночью Сергей Владимирович покидал территорию института, и, проходя двором, взглянул на близкие и грозные звезды. Он не мог с некоторых пор смотреть на небо без опаски. Оттуда, из этих россыпей, явились на землю все эти нелюди и нежити, и оттуда должны прибыть их основные силы. "Господи, - поклялся он внезапно для самого себя. – Мы сделаем все, чтобы их остановить! Все, Господи, клянусь!". Господь молчал - молчал с давних пор, с тех самых, пожалуй, как был распят сын господний и ушел, пообещав вернуться. Верные почитатели ждали его со дня на день, потом с недели на неделю, потом в следующем году, потом завещали ждать детям и детям детей - до сих пор ждем. Не возвращается... Молчит...

ГОРБАТЫЕ
сценка

- Привет, Серега!
- Ы-ы!
- Как дела?
- У-у!
- Смотри - я тачку клевую надыбал.
- Ого-о!
- Поехали на Невский баб клеить.
- Ага.

И Серега неуклюже забирается на тачку, еще недавно служившую для перевозки тяжестей на каком-то заводе, они сильно отталкиваются и, дребезжа и громыхая, катятся вдоль длинной линии радиоактивных руин, высматривая, кого бы нынче промыслить...

ДЕНЬ РАСПЛАТЫ
рассказ

Работали на одном полезном заводе трое товарищей, и делали они маскировочные сети. Делали они их халтурно, не забывая, однако проклинать тех, кто присылал им бракованные материалы. Как известно, сетка состоит из собственно сетки наподобие рыболовной, и полос защитной окраски. Эта-то сетка по большей части представляла собою нечто вроде, пардон, армейских трусов - сплошные дыры, на которые не представлялось никакой возможности нацепить криво-косо вырубленные и скверно окрашенные куски защитного цвета. Но все как-то утрясалось – бригада работала, денежки звенели в ее карманах, сети уходили заказчикам, прибывали новые куски и сети, и снова, и снова, и снова...
И вот однажды делали они свое дело, работал рядом репродуктор, и из оного донеслись этакие слова:
- ...Поэтому нынче на всей территории России объявляется День Расплаты. Каждый, у кого есть законные претензии к ближнему своему за некачественную работу, после полудня ощутит непреодолимое желание отправиться и дать по морде этому самому ближнему!..
Говорилось и еще что-то, но компания с полезного завода не слушала - в глазах у верных товарищей светилась жажда посчитаться с производителями полос и сетки. Об остальном они, как всякие приличные россияне, не подумали.
Наступил полдень и цех будто ожил... Изо всех его углов доносились звуки оплеух и пенделей, туда и сюда брели считаться с обидчиками обиженные и недовольные. В кратчайшее время не осталось в поле зрения никого, кто был бы без синяка, отпечатков сапога на морде или с целыми хлястиками... Приятели с нетерпением дождались, пока и их неведомая сила поведет бить производителя сетки, и с большим удовольствием отправились в путь, и остались очень довольны результатом, хотя им и пришлось подождать, пока придет сам халтурщик, явно тоже чесавший об кого-то кулаки, и пока он не получит свою порцию побоев от иных ожидающих. Удовлетворенные, они вернулись в цех, где их дожидался бригадир, отоваривший каждого палкой от швабры - "чтоб вы, гады, меня не подставляли". Впрочем, потом наступила пора бить того товарища, что производил полосы, и об его харю приятели тоже с большим удовольствием ободрали костяшки.
Но, однако, на рабочем месте болтался менеджер, который, явно с трудом удерживая уже натруженные кулаки и, поправляя порванный в бою галстук и придерживая оторвавшийся рукав, попенял:
- Эх вы, халтурьеры! Ничего, я сейчас вас не буду бить, я посмотрю, как другие поработают. Вас там у проходной целая толпа дожидается...
В цех уже валили валом преизрядно побитые люди, на ходу засучивавшие рукава. Товарищи с ужасом признали заказчиков...
- Ужо мы вам покажем! - кричали те издаля, предвкушая потеху. Потеха удалась. Но потом, правда, началось нечто непонятное - все обитатели цеха, как загипнотизированные, поперли на выход, за воротами построились в нечто вроде первомайской колонны, и, прихватывая с собой группы народу из числа прохожих, устремились по совершенно уже непонятной причине к Московскому вокзалу города Питера...

ВОЖДЬ
рассказ

Особенно упорно защищалась гвардия - выкормыши тирана, его последний оплот. Но все же и их ярость и отвага склонились перед бесшабашным самопожертвованием восставших. Сам Бирен Длинный Меч прошел сквозь строй гвардейцев и срубил зловещему тирану его зловещую башку, схватил за ненавистную народу бороду и продемонстрировал всем желающим.
Так закончилось сорокалетнее кровавое правление Читсагола, отмеченное в скрижалях истории как самое кровавое в долгой истории Вакхурдитсана. Не счесть, сколько народу было сгноено в тюрьмах, закопано в землю, сожжено, колесовано, четвертовано, посажено на кол, ослеплено, повешено, лишено головы или конечностей. Временем слез и бед назвали это время современники, а следующее - решил один мудрый волшебник тех мест - пусть зовут золотым веком, временем равенства и братства... Для того-то и был им вскормлен и воспитан храбрый Бирен, вождь и защитник народа, потрясавший ныне головой тирана.
Победа вылилась в пиршества и празднества, и новый правитель лег спать уже под утро.
- Ну что, - спросил он, зевая. - Наступит ли новая эра?
Стоя пред ним, мудрый волшебник сказал:
- Да, мой мальчик. Завтра с утра... - и долго сидел у окна, смотрел во все глаза на звезды, ясно предрекавшие новую жизнь.
Новый владыка проснулся рано, соскочил с кровати и подбежал к окну. Вчерашний день казался сказкой... За окном же была картина, навевавшая мысль о временах правления тирана - та же грязная базарная площадь, виселица и колья, свежие совсем головы и человеческая кожа, ослы, воры, проститутки, скупщики краденого.
- Отец! Учитель! - возмутился Бирен Длинный Меч. - Я освободил этих людей, почему же они снова занимаются обманом и прочими грешными делами, снова ковыряют навоз, бездельничают и пьют? Я их владыка, я сейчас прикажу закрыть мерзкий этот базар и заставлю их всех заниматься делом!
Мудрый волшебник заговорил так:
- Мой ученик, отрада и защита человечества, Золотой Век не наступит просто так, для этого мало убить тирана и его сподвижников. У гидры много голов, у человеческой натуры много сторон. Их все надо изменить, и начни с себя, и кончи собой. Вот когда ты поработаешь на благо отчизны немного больше, чем есть часов в сутках, и научишься улещивать и договариваться, овладеешь искусством интриги и обольщения умов, сможешь сломать плотины неблагочестия и корысти, построенные в их умах и закрывающие путь лучезарным рекам любви к ближнему...
- Нет, отец, не стану я никого улещивать! - гордо ответил повелитель. - Не по мне это.
- Вот видишь! А справедливый властитель должен быть скромен, а после сделанного на благо отчизны и всего рода людского отойти в сторону и не мешать. Пусть даже имя твое забудут - но дела-то останутся.
- Ты неправ, учитель! - сказал Бирен. - Если мое имя, имя сделавшего им добро, они забудут, зачем им тогда вообще мои дела?
- Но ведь они будут счастливы. Только реши - и сумей провести десять, пятнадцать, двадцать лет - сколько понадобится. И в твоей стране потекут молочные реки, хлеб будет бесплатным, а мостовые станут мостить золотом...
- Всего этого я могу достичь сейчас! - возразил, смеясь, повелитель.
- Но людей не изменишь!
- Посмотрим.
Много чего было впоследствии - и хлеб раздавали даром, и мостовые золотом мостили, и казнили направо и налево всех несогласных и ренегатов. В их числе попал то ли в яму, то ли в костер, то ли на кол старик-волшебник.
То было самое кровавое время в истории человечества, и не один дехканин с тоской вспоминал Читсагола, при котором было плохо, но все же был порядок.