В статье крупного архангельского архивоведа Н.А. Голубцова, освещены ключевые моменты истории города Кола, который с XVI являлся самым северным форпостом Московии на севере. По сути - это несколько регионоведческих очерков, в которых рассказано о возникновении города, организации сбора пошлин с промыслов, военных операциях по захвату острога (в частности, 1590, 1809 и 1854 гг.), условиях ссылки неугодных государству людей. Важной особенностью этой и других работ Н.А. Голубцова является опора на подлинные архивные материалы, относящиеся в основном ко второй пол. XVII — сер. XIX вв. Сведения о ранней истории Колы (не подтвержденные подлинниками грамот — фантастичны).
Голубцов Н.А. К истории города Колы Архангельской губернии //Изв. Арханг. О-ва изучения Русского севера. – 1911. – №1. – С.7–16; №5. – С.392–401.
К истории города Колы Архангельской губернии1
[№1, 7]
Город Кола находится под 68° 53' сев. широты и 33° 1' восточ. долготы от Гринвича. Он является, как известно, самым северным городом Европейской России. Город Кола расположен на остроконечном мысе, образуемом устьями рек Туломы и Колы, впадающих в Кольский залив Северного океана.
[8]
Вид с горы Соловараки на г. Колу и Кольскую губу
С фотограф. Я.И. Лейцингера
Окружающие г. Колу горы лишают возможности видеть ее издали. По описанию Озерецковского, «один хребет гор облежит равнину сию (где находится г. Кола) с той стороны, с которой втекает в губу речка [9] Кола, другая цепь подобных возвышений прилежит к левому берегу Туломы; оба сии горные кряжи непрерывно простираются возле Кольской губы до самого океана. Кряжами сих гор защищена Кола с боков, назади же за собою имеет ровную площадь, а спереди Кольскую губу разными приметными изгибами от океана в Коле подходящую». Тем не менее, панорама Колы живописна, так как с юга этот город примыкает к подошве высокой и крутой горы Соловараки, а на противоположных от города берегах рек Туломы и Колы во все стороны видны горы серого цвета, склоны которых покрыты мелким березняком и ивняком и небольшим сосновым лесом. Прямо пред гор. Колою на Кольской губе, саженях в 50 от берега, лежит остров «Монастырский» со старинною деревянною церковью во имя Благовещенья Пресвятой Богородицы и кладбищем, усеянным разнообразного вида крестами. Город Кола невелик: по утвержденному для него плану, он имеет длину в 450 сажен, а ширину в 200 сажен; фигура его представляет вид плоского пятиугольника. Герб Колы, пожалованный ему к 1781 году Императрицей Екатериной II, изображает кита в голубом поле, что должно указывать на существование у жителей этого города в прежние годы значительно развитого китового промысла. Колония Кола упоминается в первый раз в 1264 году, когда в грамоте новгородцев, данной князю Ярославу Ярославичу Тверскому, она названа в числе волостей, принадлежавших Новгороду в нынешней северо-восточной России. Однако есть основание предполагать, что Кола существовала как промысловый пункт даже раньше 1264 года, так как первоначальное население ее, вероятно, состояло из промышленников, собиравшихся туда для морского промысла, а между тем, нет сомнения, что с занятием новгородцами южных и западных берегов Белого моря, что произошло еще в 12 веке, сразу же начались и правильные перекочевки беломорских рыбаков к берегам океана весною и отправки вслед за ними летом судов для привоза наловленной рыбы к портам Белого моря. Сохранившееся в Лапландии предание о Валитовом городище упоминает между прочим и о местности нынешнего гор. Колы: «а в Коле, где ныне (1592 г.) острог, обложено было у него (Валита) каменьем в 12 стен <...> а что было в Коле, то развалено, как острог делали». Но в летописях Валит упоминается под 1337 годом, откуда видно, что городище Кольское существовало задолго до построения Кольского острога — (1582 г.) и явилось вскоре после того, как Кола стала известна под именем Новгородской волости. Первое население Колы было, несомненно, временное, оставлявшее эту местность после окончания морских промыслов. Тем не менее, в 1533 году здесь была освящена церковь Благовещения Пресвятой Богородицы, вероятно, не столько для надобности русских промышленников, сколько для лопарей, обращенных во времена великого князя Василия Иоановича в христианство. Постоянное же население утвердилось в Коле, по данным Пошмана, между 1533—1550 годами, хотя и в очень незначительном количестве, так что, когда в 1565 году пришло в Колу на зимовку голландское судно, то там было найдено только 3 жителя. В 1582 году явился в Колу первый боярин Аверкий Иванович и, по отчету Салингена, устроил для приезжающих торговцев гостиный двор, поставил весы с норвежскими гирями, стал собирать со всего десятину и [10] ввел и «другие усовершенствования». В 1582 году, по тому же отчету Салингена, «был построен в Малмусе (название Колы) Максакой Федоровичем первый острог или бруствер». В это время Кола, как и Печенга, стала играть большую роль в транзитной торговле. Так известно, что в 1570–1577 годах сольвычегодские купцы Строгановы отправляли свои товары через Колу на голландских кораблях в Дордрехт, Антверпен и Париж, продавая их там прямо из первых рук, при посредничестве Брюнеля, голландца, освобожденного, по их ходатайству, из тюрьмы, в которой он содержался в Ярославле по подозрению в шпионстве. В 1589 году Кола подверглась, наравне со многими другими местностями Кольского полуострова, набегу финляндцев, но последние были разбиты колянами и оставили на поле сражения 60 убитых. Наоборот, в Печенге были сожжены все суда, монастырская верфь и ограблен и предан огню монастырь. После погрома Печенги Кола могла бы стать главным торговым пунктом на Мурмане, если бы колянам не было запрещено вскоре правительством, в угоду новому городу в устьях Двины, торговать иностранными товарами, за исключением, впрочем, всякой рыбы и трескового и звериного сала, что задержало развитие Колы. Разгромленный Печенгский монастырь был перенесен в Колу. После пожара в 1619 году он был возобновлен на острове, где теперь находится кладбищенская церковь.
Кладбищенская церковь во имя Св. Троицы в г. Коле
Здесь он просуществовал до 1764 г., когда был совершенно упразднен2. В 1594 г. Колу посетила голландская полярная экспедиция Ная и Баренца, а два года спустя, туда прибыла на шлюпках уцелевшая часть команды судна Баренца с северной оконечности Новой Земли, под командою адмирала Гемскерка; отправляясь оттуда морским путем в Гол[11]ландию, экспедиция оставила на память Коле свои 2 шлюпки, которые были поставлены в гостином дворе. Быстро развивавшаяся на Мурмане культура вызвала зависть шведов и датчан-норвежцев, которые старались захватить в свои руки Лапландию, прибегая для этого к дипломатическим приемам и к разным притеснениям живших в пределах восточного берега Варангер-фиорда печенгских поселенцев и русских лопарей. Так в 1595 году датские посланники, прибывшие в Колу для разграничения Лапландии, составили протокол и торжественный протест против владычества русских в Лапландии, которые и были прочитаны ими в поле около Колы, среди особо устроенного круга, в присутствии кольских граждан, игумена монастыря и шкиперов всех стоявших на рейде иностранных кораблей. Кольский воевода не запрещал слушать чтение этого протеста, но сам отказался как присутствовать при этом, так и вступать с посланниками в какие либо переговоры. В 1599 году датский король Христиан IV, явившийся в Кольском заливе с флотом из 8 кораблей, потребовал даже присягу колян на верноподданство ему. Но все попытки датчан и шведо-норвежцев стать твердою ногою в Лапландии не удались, благодаря замечательной устойчивости и искусной политике кольских воевод, особенно в смутное время начала XVII века. Время от средины XVI до средины XVII века можно считать периодом полного расцвета Колы и вообще всей Лапландии, чему способствовало богатство уловов рыбы в море и, главным образом, полное porto-franco в отношении привоза заграничных товаров. Введенный в 1582 году сбор десятины, по-видимому, также не влиял дурно на торговлю и промыслы, так как Салинген называет эту меру даже «упорядочением» торгового дела. Но в 1665 году в Коле была устроена таможня для взимания пошлины с иностранных товаров, а сбор десятины поручен целовальникам из стрельцов. Это повлекло за собою быстрое падение торгового значения Лапландии и в особенности самой Колы, так как начавшийся произвол таможенных чинов и стрельцов заставил большинство населения Мурманского берега, как русское, так, и иностранное, оставить этот край, вместе с чем сократился и приход иностранных судов на Мурман. В 1674 году появилось в свет сочинение Кильбургера о русской торговле, из которого видно, что тогда вывоз сала и трески за границу совсем прекратился; туда шла с Мурмана только семга, не подлежавшая, вероятно, казенному сбору десятины, как товар монастырский. По описным книгам Кольского острога, составленным в 1701 году капитаном Григорием Животовским, содержится следующее описание этого острога: «город Колской острог деревянной стоячей, а на нем пять башен рубленые, меж башнями в стенах торасы рубленые ж, а позади торасов острог стоячей в две стены кругом города, мерою, опричь башен, девяносто семь сажен с полусаженю, ветхи, да четыре тораса, да два тайника, а в Колском остроге жилецких людей два человека подъячих, пять человек капитанов, пятьсот человек стрельцов, восмь человек пушкарей, двадцать девять человек посадцких людей». Петр Великий грамотою на имя Кольского воеводы Григория Никитича Козлова, писанною на Москве 23 сентября 1701 года, повелел: «и как к тебе ся наша Великого Государя грамота придет ты б по прежних и по сей нашим Великого Государя грамотам в Колском остроге город велел по[12]чинить, а в которых местех починить не можно, велел построить вновь коляны посадскими людми и колскими ж стрелцы и всяких чинов того города жилецкими людми и с Колского уезду нашими Великого Государя волостными и монастырскими крестьяны и лопарями всеми безоотводно, чтоб в военной случай в том городе в осаде сидеть было надежно». Вследствие этого была построена в Коле деревянная 4-угольная крепость с башнями по углам, вышиной от 4 до 5 сажен, на которых были поставлены в два ряда пушки, а стены крепости защищались ружейным огнем, для чего были сделаны чрез каждую сажень горизонтальные щели. К 1708 году число пушек в крепости достигло 59. Управляли крепостью в разное время коменданты, воеводы, комиссары и управители. В 1708 году Кольский острог был назначен городом и в 1719 году числился в Холмогорской провинции. В 1780 году гор. Кола был сделан окружным городом, а в 1784 году приписан к числу уездных городов учрежденной тогда Архангелогородской губернии. Указом в 1691 году была отменена разорительная для Колы и Лапландского края система сбора пошлин и сбора десятины, введенная в 1665 году. Этот указ гласил следующее: «В 
году, марта в ЛА день, по указу Великих Государей велено сбору десятиной рыбы Кольского уезду Мурманского берегу у промышленных людей будит в промыслу ведать у города Архангельского и привозить мне тое рыбу и сало к городу Архангельскому и с той промышленной рыбы и сала в казну Великаго Государя имать у города Архангельского гостям с товарищи против Кольского взятья, как именно в Кольском остроге и на Мурманском берегу за десятую тысячу рыбы трески по шестнадцати рублев, а с сала трескового за десятой пуд по 15 алтын и таможенные пошлины по указу, а в Кольской острог на тех Мурманского берега промышленниках десятого и пошлин не имать. И для того зборку из Кольского острогу на тот Мурманский берег целовальников и стрельцов не посылать, потому, что мурманским промышленникам от Кольских целовальников и стрельцов чинятся великие обиды и разорение и против Кольского отпуску у морских промышленников в привозе к городу Архангельскому бывает многая рыба и в той лишней рыбе у города Архангельского с морскими промышленниками у Гостей с товарищи бывает великий спор, чтоб впредь тому десятинному и пошлинному збору никакие истери отнюдь ничего не было» и т. д. Со времени Петра Великого замечаются усиленные старания правительства к подъему вновь торговли и промышленности Лапландии. С этой целью сбор десятины отдается иностранной компании, принимаются меры к улучшению способа приготовления впрок рыбы, самые промыслы передаются в эксплуатацию коммерческих компаний «для большаго промыслов размножения и вношения торговли». Но Лапландия не могла быстро поправиться, так как 25-летнее господство полного произвола стрелецких сборщиков десятины и таможенных чиновников, затем следующий за ним сбор десятины иностранцами отчасти под усиленным надзором архангельских властей, и, наконец, отдача промыслов в руки монополистов вельмож, не интересующихся краем, совершенно подорвали северные морские промыслы, поддерживающие благосостояние Лапландии. Только с передачей промыслов Шуваловым (1750–1768 гг.), по-видимому, наступает для Лапландии и гор. Колы поворот к лучшему. [13] Это свидетельствуется академиком Озерецковским, посетившим Колу в 1772 году, т. е. спустя 4 года после прекращения монополии Шувалова, который говорил о колянах следующее: «Все сии обыватели суть природные Россияне, ни верою, ни речью, ни нравами от соотечественников своих не рознящиеся, из которых многие прежде сего оставляли Колу и переселялись на всегдашнее житье в гор. Архангельской, как первобытную свою отчизну, из которой приезжали жить в Колу в цветущее ее состояние. Сие состояние было во времена графа Петра Ивановича Шувалова, когда он на откупу содержал все промыслы, на северном океане производимые, и когда в Колу за ворванным салом, за тюленьими и моржовыми кожами, за трескою и проч. приезжали иностранные корабли. Тогда Кола была многолюдный город, в котором все к содержанию потребное без труда иметь было можно, потому что иностранные привозили туда на судах разные товары, которые привлекали в Колу Архангелогородцев и других поморцев с берегов Белого моря, также с разными российскими товарами, а наипаче с хлебом; и коляне упражнялись неусыпно в морских промыслах, всегда имели столько добычи, что могли ею безбедно себя содержать, продавая за деньги и променивая оную на хлеб. Да и самые поверенные графа Шувалова, в Коле тогда находившиеся, скупали у колян их промыслы, задавали вперед им деньги и ссужали хлебом, что не только удерживало поселившихся в Коле пришельцев, но еще больше их туда привлекало». Если таким образом монополия Шувалова, по-видимому3, содействовала процветанию Лапландского края и во всяком случае не была разорительна для промышленников, иначе не переселялись бы на жительство сюда поморы из Белого моря и не жили бы коляне «безбедно», то приходится пожалеть о внезапной отмене этой монополии в 1768 году. «Когда же откуп графа Шувалова кончился, пишет тот же Озерецковский, то и перестали приходить в Колу иностранные корабли, перестали ездить туда и наши Архангелогородские суда; Кола тотчас почувствовала во всем недостаток и жители ее на ладьях, на шняках и на лодках целыми семьями поплыли в город Архангельский, чтобы не умереть в Коле с голоду». По статистическим данным за 1785 год город Кола имел 136 обывательских домов, 98 бань, 100 хлевов, 5 конюшен и 40 амбаров, жителей было 806 душ обоего пола, из них 452 муж. пола и 354 женского пола, церквей деревянных 2, казенных деревянных домов 3, кузниц 4. Семейств купеческих 13, в том числе торговых 8, рукодельных 4. промышленных 1. Мещанских семейств 93, в том числе торговых 3, рукодельных 17, промышленных 73. Грамотных купцов было 11, а мещан 23. Мореходных судов — гукоров было 2, лодей 10, шняк 53, а всего 65 судов. Город простирался в длину на 2 версты 100 сажен, а в ширину посредине на 63 сажени и по концам 37 сажен. К 1792 году население Колы уже значительно уменьшилось, а именно было: купцов 8, мещан 137, отставных 40, церковных служителей 4, разночинцев 130, обывателей казенного ведомства 98, а всего 413 человек мужского пола.
[14]
Вследствие своей близости к морю, гор. Кола неоднократно подвергался нападениям со стороны шведов и англичан. Так в 1590 г. шведы расположились на небольшом острове на р. Туломе и угрожали нападением на Колу. Коляне искали убежища в лесу у подошвы горы Соловараки. Шведы, видя народ, бегающий между деревьями, вообразили, что им предстоит иметь дело с многочисленною ратью, устрашились ее и поспешно удалились. Ободренные этим, коляне преследовали неприятеля и отняли у него множество награбленной добычи, а также взяли в плен их воеводу Кафти. Остров, на котором был расположен шведский отряд, назван «Немецким». Это название сохранил он и доныне. За эту победу дана была колянам от царя Федора Иоанновича льготная грамота, освобождающая их на три года от повинностей и предоставляющая право торговли. В 1809 году, во время разрыва России с Англией, около Лапландского берега появился английский военный шлюп, который остановился в 80 верстах от города и послал в Колу две вооруженные шлюпки с 35 солдатами, под начальством лейтенанта. Крепость гор. Колы была разоружена еще в царствование Павла I и потому положение города было совершенно беззащитно. Но граждане не замедлили для отражения неприятеля составить ополчение из 300 человек, под начальством известного тогда своею отважностью кольского купеческого сына Матвея Герасимова. Однако городничий, боясь сопротивлением раздражить неприятеля, велел распустить ополчение и коляне вынуждены были со всем более ценным имуществом уйти в горы. Англичане без всякого труда заняли город, арестовали городничего и чиновников и, нагрузившись добычею, в числе коей были и все суда, находившиеся в Кольской губе, с торжеством и с пением народного гимна удалились на другой день в море. Мещанин Герасимов отомстил англичанам впоследствии за свой родной город. Будучи захвачен в плен, он неприятельского часового столкнул в море, остальных врагов своих спящих запер в каюте и представил пленниками коменданту норвежского города Варгаева. Император Александр I наградил Герасимова знаком отличия военного ордена, установленным для нижних воинских чинов за храбрость.
Последнее и самое тяжкое по своим последствиям нападение на Колу произошло в 1854 году, во время войны России с Англией, Францией, Турцией и Сардинией. По имеющимся в архиве Архангельского Губернского правления документам история этого нападения представляется в следующем виде. Еще 2 марта 1854 года кольский городничий Шишелов обратился к архангельскому военному губернатору Бойлю с рапортом, в котором между прочим писал, что «по настоящим военным обстоятельствам, если неприятель вознамерится направить часть своего флота к северным берегам России, то в этом случае и гор. Кола может также не ускользнуть из его внимания легкостью взятия и к распространению в Европе эха побед. Для достижения этой цели неприятелю в настоящее время по беззащитному положению г. Колы не предстоит никакой трудности, ибо к сопротивлению нет ни оружия, ни войска, кроме местной инвалидной команды в самом малом числе (из 72 рядовых), при одних ружьях, из коих к цельной стрельбе могут быть годными только 40, при самом незначительном количестве боевых припасов». Затем, 10 марта 1854 года собраны были чиновники и граждане Колы на со[15]вещание и здесь составлен акт, где говорилось, что, «в случае нападения на гор. Колу неприятельского войска, по малому количеству у нас боевых припасов (2 пуда пороху, 6 пудов свинца), при незначительном числе нижних воинских чинов, усердствуем с радушием в помощь инвалидной команде собрать из всякого сословия милицию под командою городничего Шишелева, как уже бывшего в 1812 и 1814 годах в действительных сражениях против неприятеля, на каковой предмет необходимо собрать оружие и дабы милиционеры не отлучались из гор. Колы, то выдавать им съестные припасы и на покупку оных, по согласию и силе возможности каждого из нас ныне же сделать пожертвование». Под актом следовали подписи: один жертвовал 15 руб., сер., два охотничьих ружья, два пистолета и 20 фунтов просольной трески, другой — 10 руб. с оговоркою: на службу отечества я готов посвятить личные мои услуги, не щадя живота, до последней капли крови и если нужно на защиту гор. Колы денежный сбор, то, по мере возможности, приношу на сей предмет 10 руб. и почту себя счастливейшим, если жертва моя будет благосклонно принята начальством, третий жертвовал 2 руб., четвертый столько же, пятый 25 коп., шестой — 1 р. 50 коп., седьмой писал так: «жизни своей жалеть не буду для защиты отечества, но жертвы денежной по бедному состоянию принесть не могу». Далее следуют такие слова: «как сей последний ложно именуется мещанином, ибо он только причислен и не может быть по закону даже допускаем на мирские сходы, как человек лишенный доброго имени, то за сим никто не осмелится продолжать подписи по сему акту в добровольном своем пожертвовании, и засим, возобновив таковый для подписи желаюших, покорнейше прошу не предлагать оного, тем лицам, кои не имеют на то права». Военный губернатор Бойль со своей стороны в марте 1854 года писал кольскому городничему, что «жители Колы народ отважный и смышленый, а потому я надеюсь, что они не допустят в свой город неприятеля, а уничтожат его выстрелами с крутых берегов и из за кустов. Для воодушевления и руководства жителей я посылаю храброго, умного и распорядительного капитана Пушкарева, который в случай надобности и поведет солдат и кольских обывателей в бой с неприятелем. Вместе с тем я отправляю в Колу 100 ружей, 2 пуда пороха, 6 пудов свинца и 22 дести бумаги на патроны. Что касается пушек и воинской команды, то отправить их в Колу в настоящее время не возможно. Но за всем тем я уверен, что кольские жители, с таким молодцом как капитан Пушкарев, сделают чудеса и непременно разгромят неприятеля. Предписываю Вам объявить о сем жителям города Колы». 17 марта выехал в Колу капитан Пушкарев с такою инструкцией: «в случае неприятельского нападения на Колу стараться, вместе с жителями её, сделать врагам не только отпор, но и всех их поразить, пользуясь тем, что нападение на Колу можно сделать только на гребных судах и при том под крутыми берегами. Затем стараться всеми мерами ободрить жителей Колы и собственным примером бодрости и присутствия духа заслужить доверие их и любовь. Ссоры, с некоторого времени возникшие между жителями Колы, стараться прекратить, внушив им, что в настоящее время они, как добрые сыны отечества, должны, при добром согласии, действовать общими силами». Но Пушкарев пробыл в Коле недолго, так как [16] в конце июня был опасно ранен каким-то злоумышленником и должен был отказаться от участия в защите Колы. Однако ему удалось все же разыскать две пушки, одну 2-фунтовую и другую 6-фунтовую, которые он и использовал для вооружения Колы, поставив их у магазинов инвалидной команды и у общественного соляного; у соляного же магазина он устроил бруствер, под прикрытием которого должен был находиться особый отряд солдат. В преемники Пушкареву военный губернатор Бойль назначил лейтенанта Бруннера, который в августе и прибыл в Колу. Рапортом от 8 числа он доносил Бойлю, что «одно из двух орудий найдено им с отколотым краем в дульной части и потому к употреблению негодно. Жители Колы находятся на промысле в море и вообще ожидать от них помощи трудно. О нижних чинах инвалидной команды нельзя иметь выгодного мнения и управление ими начальника команды слабое». На другой день после отсылки этого рапорта (9 августа) показалось в виду Колы неприятельское судно и в 10 часов утра было уже в 8 верстах от города. Это был военный трехмачтовый винтовый корвет «Миранда» с двумя бомбическими 2 пудового калибра пушками и 14 орудиями 36 фунтового калибра. Приблизившись к Коле на расстояние 11/2 верст, корвет поднял английский флаг, спустил брам-реи и выдвинул орудия. Шлюпки корвета стали производить промер, а особый вооруженный баркас завладел раньшиной, нагруженной испортившейся треской. 10 августа шлюпки продолжали промер, ставили бакены, а раньшина была отведена на фарватер в качестве берегового створа. Русские не решались открыть огонь по неприятельским шлюпкам, так как опасались, что, при значительной отдаленности их от бруствера, где находился русский вооруженный отряд, выстрелы будут потрачены даром. В 8 часу вечера того же 10 числа неприятельский корвет поднял белый флаг и приблизился к берегу на расстояние 200 сажен. С парохода была послана к берегу шлюпка с письменным приказом сдать город и гарнизон. На этот приказ Бруннер ответил отказом и вместе с тем, ожидая немедленного открытия бомбардировки города, отвел небольшие отряды стрелков из инвалидной команды и жителей Колы с береговой полосы под прикрытие крутых берегов рек Колы и Туломы. А при наступлении сумерек Бруннер вызвал охотников отвести взятую неприятелями раньшину на новое место и снять все поставленные неприятелем бакены. На это вызвались мещанин Григорий Немчинов и состоявшие под надзором полиции ссыльные Андрей Мишуров и Василий Васильев, которые, воспользовавшись темнотою вечера, вполне удачно и исполнили это поручение, поставив раньшину на риф и сняв 10 бакенов с фарватера.
[№5, 392]
Бомбардировка Колы началась с рассветом 11 августа. Наше единственное орудие, после одного произведенного из него выстрела, было сбито со станка и дульная часть его оторвана, при чем легко контужены в голову двое рядовых. Ружейные же выстрелы русского отряда не достигали цели по дальности расстояния. Поэтому русские, находившиеся около бруствера, принуждены были отступить под прикрытие берегов р. Туломы, где уже находилась большая часть русских вооруженных сил. При этом отступлении были легко ранены унтер-офицер и один рядовой. От неприятельских каленых ядер и гранат и небольших конических пуль, с приделанными к ним коробками с горючим составом, в нижней части Колы скоро начался пожар, а теснота строений затрудняла его тушение. Между тем неприятель стал готовить высадку десанта на берег, и два баркаса, вооруженные пушками и имеющие до 60 человек солдат, направились от корвета в Коле. Десант высадился на монастырском острове и зажег мучной магазин и стоявший около него караульный дом. Однако дальше он почему-то не двинулся и, по поданному с корвета сигналу, вернулся обратно на судно. В 101/2 часов вечера огонь неприятелей прекратился. 12 августа с рассветом бомбардировка Колы снова возобновилась и продолжалась до 7 часа утра. Неприятель пытался зажечь верхнюю часть г. Колы, но это, к счастью, не удалось. Около 7 часов утра неприятель ушел в море, считая, очевидно, бесполезным оканчивать разрушение города. Таким образом, хотя Кола не была взята неприятелем, но это обошлось для города дорого. От бомбардировки 11–12 августа было уничтожено в Коле: 92 дома, 2 церкви, часовня, казенные магазины — соляной, винный и хлебный — и деревянный старинный острог с 4 башнями по углам. Уцелело в городе 18 домов, церковь на монастырском острове и казначейство. Спасены также казенные суммы и имущество, заблаговременно вывезенные в безопасное место, и значительная часть частного имущества. В числе сгоревших церквей был прекрасный и уважаемый колянами Воскресенский собор, построенный при царях Иоанне и Петре Алексеевичах в 1684 году.
[393]
Он был обведен валом и увенчан 18 главами с восьмиконечными крестами, при чем высота средней главы с крестом была более 120 фут. На восточной стороне храма, под кровлею, прибита была доска, на которой славянскими буквами написана история его сооружения. Этот храм не был отапливаем печами и сохранил необыкновенную прочность, изумлявшую всех в течение ста семидесяти лет.
Воскресенский собор, построенный в г. Коле при царях Иоанне и Петре Алексеевичах в 1684 году и сожженный англичанами в 1854 году
Со старой гравюры
Один путешественник, посетивший Колу вскоре после бомбардировки ее 1854 года, писал следующее: «город выжжен почти весь, в самой средина его, на площади одиноко стоят обгорелые стены каменной церкви. Позади церкви уцелели от разрушения единственный во всем городе каменный дом уездного казначейства и три обывательских деревянных дома. Этим строениям церковь служила защитою от неприятельских зажигательных снарядов. Уцелел еще правый конец города, называемый «Верховье», состоящий из 12 или 15 ветхих лачуг, который от действия неприятельской артиллерии защищены были выдающимся в виде мыса берегов реки. По обширным пожарищам в беспорядке разбросаны в разных местах наскоро сделанные землянки и избушки, где нашли первый приют разоренные неприятелем бедные семейства. На рейде, перед городом, — несколько лодей и разных мелких судов лежат боком на берегу или стоят одиноко на якоре, спокойно догнивая свой век».
В 1899 году состоялось открытие на Мурмане г. Александровска, куда было перенесено административное управление Кольским уездом. Это событие было вызвано тем, что г. Кола, по своему географическому положению внутри Кольского залива, в 70 верстах от [394] океана, оставался в стороне от листа наибольшего развития торгово-промышленной жизни края и потому не удовлетворял своему назначению ни в качестве коммерческого порта, ни как административный центр. Органы власти, живя в Коле, не могли с успехом выполнять своих обязанностей и следить за побережьем, а промышленники, в случае надобности, лишены были возможности пользоваться услугами администрации, так как поездки в Колу были соединены с потерей времени и многими неудобствами. Затем и другие природные неудобства в значительной мере умаляли значение г. Колы. Доступ к самому городу затруднителен, как для парусных, так и для паровых судов: для парусных судов почти невозможно лавировать на протяжении 60 верст по узкому Кольскому заливу, а потому без попутного ветра они не могут ни пройти в залив с моря, ни выйти из него, а пароходы вынуждены останавливаться в 31/2 верстах от Колы потому, что при отливе берег обсыхает на далекое пространство, а мели, камни и быстрота течения мешают подойти ближе. Наконец, Кольский залив замерзает на протяжении около 20 верст от Колы.
С открытием Александровска Кола была оставлена заштатным городом. Жизнь в ней замерла и экономическое развитие приостановилось на долгое время.
С 17 века г. Кола стал служить местом ссылки государственных преступников. Первым был выслан в кольский острог боярин Леонтий Неплюев за свою приверженность к князю Василию Васильевичу Голицыну, водворенному в 1691 году в Пустозерск. По именному указу царя Петра от 14 января 1719 года, сослан в Колу «по тайным делам на вечное житье» дворянин Степан Иванович Лопухин с женою и детьми. Лопухин держал себя в ссылке заносчиво, бил военных и гражданских чинов и «обиды им творил». Так, 24 декабря 1721 года было подано следующее доношение в Кольскую канцелярию «управителю господину поручику Константину Ивановичу Расу»: «В нынешнем 721 году декабря в 23 день, по указу Его Императорского Величества и по баталионной очереди, был я нижепоименованный в Кольской канцелярии на карауле, и стоял на часах в первом часу ночи онаго декабрьскаго числа; и пришед в том числе и часу в Канцелярию ссыльной Степан Лопухин, бил нижепоименованнаго по щекам ни по какому делу, и тогда были в той Кольской Канцелярии соржант Козма Ламбухин, да таможенный бурмистр кандалакшанин Гаврило Подурной, да таможеный подъячей Иван Рекунов, солдат Василий Круглов. Прошу, да повелено б было сие мое доношение в Кольскую канцелярию принять и в книгу записать, дабы было впредь для ведома, а о нем ево ссыльного нахальном битье по щекам в Архангелогородскую канцелярию или куда надлежит писать, чтоб впредь такого нахальства ему, ссыльному Степану Лопухину, чинить было не повадно. Доноситель Кольского баталиона солдат Иван Шинцов. Декабря в 23 день 1721 года. Ротной писарь Филипп Ростовцев вместо солдата Ивана Шинцова руку приложил». С подобной же просьбой к тому же Расу обращается 19 января 1722 года сержант Константин Иванов: «Сего 722 года января в 18 день, будучи в городе в Кольском остроге в комендантской горнице я нижепоименованный с прочими сержант; и тогда в той горнице прилучился ссыльной дво[395]рянин Степан Иванов сын Лопухин, а в руках держал дубину, и тою дубиною учал меня нижепоименованнаго, нахальством своим при коменданте по голове бить безвинно, и ту дубину о мою голову приломал, и голову всю приломал, и тем меня изувечил. Тому свидетели: Кандалакшского монастыря игумен Павел, да Кольского баталиона сержанты Иван Аникин, Козма Ламбухин». 20 мая того же года в Кольскую канцелярию управителю Расу подается на Лопухина новая жалоба: «В нынешнем 722 года мая 19 дня быль я нижепоименованный в Кольской канцелярии для требования отпуску в морския Его Императорского Величества становища, чтоб из тех становищах собрать Его Императорского Величества провиант, соль и снасти и прочее и привесть в Кольской острог; и пришел в Кольскую канцелярию ссылочной дворянин Степан Иванов сын Лопухин, бранил меня всячески и похвалялся при всей канцелярии и при многих людех меня ниже именованного убить смертным убийством в моем постоянном доме. Того ради прошу Вашего Превосходительства, чтоб сие доношение в Кольской канцелярии принять, и для ведома в Архангелогородскую канцелярию писать или куда надлежит, для того, — чтоб мне от онаго Лопухина какова б вреда не было, а ежель что мне учинится, то опрече ево Лопухина никого себе супостата не знаю. О сем доносит прошлого 721 года промышленник Василий Клементьев». От 12 июня 1722 года поручику Расу подается еще доношение на Лопухина от Кемского острога жителя Якова Леонтьева. Леонтьев пишет здесь: «В нынешнем 722 году мая в 26 день пришел я нижеименованный против двора Кольского таможенного подъячего Ивана Рекунова, а в том месте встретился ссыльной Стефан Лопухин и говорил я ему Лопухину, чтоб отдал мне за заборное колье за работу, и он Лопухин за оное бил меня дубьем смертно, и того ж числа я нижеименованный в Кольской канцелярии на него доносил словесно, и от того его, Лопухина, битья лежал я в болезни, Кольской Воскресенской церкви священник Петр Трифонов меня исповедывал; а ныне я от того битья изувечен и в работах, от чего питался, ныне я быть неугоден».
Затем 21 того же июня составляется следующий акт: «1722 года в 20 день, в шестом надесять часу того дни пришедши в комендантской дом Кольской Воскресенской священник Петр Трифонов и говорил при фискале Осипе Еремееве и при иноземце приказчике Адаме Шмите: призвал де ево священника ссыльной Стефан Лопухин и велел сказать, что управитель господин поручик Константин Иванович Рас из Колы реки от нижнего падуна гарву из реки вынял, а ежели не вынет, то нарубить хочет не только оную гарву, но и у него господина управителя голову срубить. Священник Петр Трифонов руку приложил. Фискал Осип Еремеев в слышании руку приложил. Иноземец Адам Шмит в слышании руку приложил».
Кольские и Архангельские власти жаловались на Лопухина в Канцелярию тайных розыскных дел и 8 сентября 1722 года в Архангелогородской губернской канцелярии получен был из тайной канцелярии указ от 18 августа, которым велено было: «Степана Лопухина допросить, для чего он будучи в ссылке, означенное непотребство и обиды и разорение и безчестныя и поносныя слова чинил, и убийством похваляется; и тот допрос прислать в Тайную [396] канцелярию; а ему, Степану за такия его непотребства, при градских жителях, учинить наказание — вместо кнута бить батоги нещадно; и, по учинении того наказания, сказать ему указ с приложением руки его и собрать по нем поруки в том, что ему впредь так непорядочно отнюдь не поступать и жить смирно, а ежели он Лопухин впредь будет в такия же непотребства вступать, и за то учинено будет ему жестокое наказание: бит будет кнутом и сослан будет на каторгу в вечную работу; а буде порук в оном смирении по нем Лопухине не будет, то держать ево Лопухина за караулом». 15 декабря в Архангелогородской губернской канцелярии получена была отписка Раса об объявлении Лопухину указа Тайной канцелярии, где Рас уведомлял, что Лопухин на допросе в Кольской канцелярии «о его непорядочном житье в Коле во всем заперся», но за его непотребное житье, при собрании Кольских градских обывателей, наказание ему учинено вместо кнута бить батоги; а чтоб он, Лопухин, впредь в Кольском остроге жил смирно, указ сказан, под которым он, Лопухин, своеручно и подписался; для собрания же по нем, Лопухин, порук дан был перечень капралу Топоркову, а в сказке оной капрал сказал, что де по нем, Лопухине, в Кольском остроге из обывателей — из всяких чинов людей никто не ручаются и ручаться по нем опасны, и порук по нем собрать невозможно; а ныне он, Лопухин, держится под караулом для того, что по нем, Лопухине, в Коле порук никого нет».
В 1774 и 1775 годах в Колу было сослано 13 человек казаков, прикосновенных к пугачевскому бунту. Между ними находился и Федор Пироговский, который был в пригороде Осе воеводою и, по указу Императрицы Екатерины II, «за изменическия его вины, лишен дворянства, наказан кнутом и сослан в Кольский острог». По «важности вины сего злодея», состоялась о нем весьма подробная из 17 пунктов резолюция губернатора, которой, между прочим, предписывалось: «по малости в Коле воинской команды назначить, для препровождения того злодея в Колу и содержания его там под крепчайшим караулом, одного унтер-офицера и четырех рядовых, состояния доброго, не малолетних и не пьяниц; содержать оного важнейшаго преступника в самой крепости в особливом покое под таким крепким караулом, дабы часовые стояли внутри самого того покоя всегда с ружьем или со обнаженными тесаками, и с такою точно предосторожности как военный регул велит; ни на какие его, Федора Пироговского, к послаблению в чем либо ему, ухищрения и просьбы не взирать, никуда ни для чего его не отпущать и к нему никого не допущать; бумаги, чернил и перья ему не давать; ничего не принадлежащаго с ним не говорить, также и самым часовым никаких не принадлежащих до сведения его разговоров отнюдь не иметь, хмельного к нему не носить и тем его не поить, орудия такого, чем бы он иногда караульных повредить мог, не давать; смотреть над ним, чтобы утечки сделать не мог, когда будет ходить и в нужник для испражнения, и часовой бы входил с ним в самый нужник, самый же нужник так крепко и твердо сделать, чтоб в низу дыры не было, дабы опустясь вниз не ушел; равно же и двери в том покое, где он содержатся будет, были бы крепки и замком и окошки соукреплением, яко с железными решетками; да, и трубу такою сделать, дабы пролезть ею было невозможно, а полы накрепко прибить [397] гвоздьем и утвердить, чтобы не единой половицы поднять не мог; словом сказать, чтоб такое то жилище было, чтоб в утечке никакого способа не осталось; но однакож наблюдать и того, чтоб караульные тому преступнику не делали никаких приметок и изнурений и деньгами его не корыстовались». Об остальных 12 человеках, сосланных в Колу за участие в пугачевском бунте4, сохранились следующие предания между Кольскими старожилами, основанные на рассказах этих ссыльных: все они, принадлежащие к сибирским казакам, были арестованы и подвергнуты допросам с пытками, по оговору, за то, что знали и не доносили правительству о появлении в их местности Пугачева, выдававшего себя за императора Петра III, но последнего они не видали и участия в возмущении не принимали, хотя, по разнесшейся в казачестве молве, и верили тому, что Пугачев не самозванец. Когда бунт был усмирен, их отправили в Москву и содержали в цепях, с прикованными назад руками к стене. Пугачева они увидели в первый раз тогда, когда его привезли на лобное место, куда и они были выведены. Окованный цепями, он был в крытой синим сукном собольей шубе и в бобровой шапке; после объявления приговора он кланялся на все четыре стороны и заявил вслух всему народу, что он не император Петр Ш, а донской казак Емельян Пугачев, и затем положил голову на плаху; первый палач не мог выполнить своего дела и только уж другой — товарищ его успел — ударом секиры отрубить Пугачеву голову. Все эти ссыльные казаки были водворены в Коле без жен и детей, оставшихся на месте, и потому многие из них женились в Коле и приписались в кольские мещане или в крестьяне в лопарских погостах. Никто из них не был возвращен на родину. Кроме государственных преступников, которых перебывало в Коле несколько сотен человек, сюда начали ссылать с 1804 года уголовных преступников. Ссылка эта началась при вологодском наместнике Мельгунове, который, желая увеличить население Колы, исходатайствовал, чтобы сверх отправленных туда на поселение, прибавлено было еще до 200 человек из пробывших в тюрьмах срочное время. Средство это, однако, не доставило желаемой пользы и Кола, как место ссылки уголовных преступников, получила недобрую славу у соседей. Преступники, ссылаемые сюда, приставали к коренным жителям со своими нуждами, стращали, вымогали и прибегали к насилиям. Поэтому создались поговорки, что в Коле «мужика убить, что крынку молока испить», «кто проживет в Коле три года, того и в Москве не обманут» и прочее.
В заключение настоящего очерка считаем полезным привести еще несколько документов, представляющих исторический интерес.
Список Великого Государя с грамоты
(О починке Кольского острога)
От Великого Государя Царя и великого князя Петра Алексеевича всея великия и малыя и белая росии самодержца в колской острог воеводе нашему Григорию Никитичю Козлову. В прошлом 1700 и в нынешнем 1701 годех в разных месяцах и числех посланы наши[398] Великого Государя многие грамоты на двину к боярину нашему и воеводе ко князю Алексею Петровичю Прозоровскому и в колской острог к тебе, а велено в колской острог для осмотру и описи пушечного снаряду и всяких воинских припасов, что ныне в том городе есть, послать на лицо з двины кого пригож тотчас на скоро и осмотря все на лицо описать и на пятьсот стрельцов человек к тамошнему целому ружью послать з двины из наличной казны руже доброе так и порох и фителю и чего в нынешнее военное время в тот город надобно з болшее довольство, а тамошнее порченное оруже всякое и бердыши, которые в колском остроге явятца к воинскому потреблению негодны, что можно посилить, а порох перекрутить и из наличного свинцу к наличному ружю и, сверх того впред в запас на нужный случай пулек налить з довольство и держать всегда в готовности чтобы в том городе в военный случай ни зачем никакой помешки и мотчанья не было, а город, в которых местех попорчен, велено починить, а где починить не мощно и в тех местех сделать вновь градскими и уездными людми в тот час, и о том послушные памяти из ратуши к земским бурмистрам посланы ж; и марта в 7 число писал к нам Великому Государю з двины боярин и воевода князь Алексей Петровичь Прозоровской: февраля в 23 день капитан Григорей Животовской ис колского острогу приехав на двину подал описные книги за своею рукою и те книги присланы к Москве, а в книгах написано: город колской острог деревянной стоячей, а на нем пять башен рубленые меж башнями в стенах терасы рубленые ж, а позде(?) терасов острог стоячей в две стены кругом города мерою опричь башен девяносто семь сажен с полусаженю ветхи, да четыре тераса да два тайника, а в колском остроге жилецких людей два человека подячих, пять человек капитанов, пятсот человек стрельцов, восемь человек пушкарей, дватцать девять человек посадцких людей, в колском уезде крестьян в кандалажской волости шездесят два двора, в колской волости четырнатцать дворов, в княжегубской волости пять дворов, в корелских ребалских волостях триста сорок три двора, лопарских шездесят девять веж, за Соловецким монастырем бобылских семьдесят два двора, да лопарских шесть веж, за Воскресенским монастырем четыре двора бобылских, да пятьдесят четыре вежи лопарских, всего в колском остроге и в уезде жилецких тысяча сто восмьдесят два двора и веж; и как к тебе ся наша Великого Государя грамота придет и ты б по прежним и по сей нашим Великого Государя грамотам в колском остроге город велел починить, а в которых местех чинить не мощно, велел построить вновь коляны посадцкими люди и колскими ж стрелцы и всяких чинов того города жилецкими людьми и с колского уезду нашими Великого Государя волостными и монастырскими крестьяны и лопарями всеми безоотведно, чтоб в военной случай в том городе в осаде сидеть было надежно. А о послушании посадцких людей и уездных крестьян в ратушу память послана.
Писан на Москве лета 1701 сентября в 23 день.
У подлинной грамоты припись дьяка Михаила Родостамова.
Справа подьячего Андрея Иванова.
1701 года декабря в 1 день подлинную Великого Государя грамоту подписал колянин Митка Дьяконов. (Труды Арханг. Губ. Статист. комитета за 1865 г. кн. 1, стр. 58–60).
[399]
Наказ от жителей Кольского посада в Екатерининскую Законодательную Коммиссию
Высокородному и превосходительному господину, генерал-майору Архангельской губернии, губернатору и кавалеру, Егору Андреевичу Головцыну, следующее к отсылке в коммиссию о сочинении проекта нового уложения Кольского посада от жителей нижайшее представление5. И потому Ея Императорского Величества указу и сообщенному при том манифесту, а по согласии всех колских и посадских людей, в депутаты выбрать и послать не из кого. Понеже все мы, колские посадские люди, скудные и малолюдные, которых по нынешней ревизии написано 54 души, а из оных по нижеписанное число выбыли: умерших 12 душ, — малолетних ныне состоит от 10 лет и ниже — шесть, старых и увечных пять; за тем состоит 31 душа, из которых домы и рыбные семежные, тресковые и салные промыслы у 14 человек, а у 17 человек домов и рыбных промыслов не имеется, а пропитание имели от вышеописанных семежьих и тресковых и салных промыслов. А ныне уже по недарованию от Всемогущаго Бога, семежьих промыслов — 20, а тресковых и салных 5 лет не имеется, и от неимения тех промыслов пришли во всеконечную скудость и нищету и претерпеваем великий глад. Хлебных пашен и торгов не имеем, хлебные припасы привозят от города Архангельского на судах морским путем тамошними торговыми людьми и продаются высокими ценами по 50 и по 60 копеек пуд ржаной муки. Мы же, посадские люди, находимся в колском остроге в службах, которыми крайне отягчены, а именно: в ратманах один, в колском остроге в питейном дворе у питейной продажи в бурмистрах один, у соляной продажи в головах один, у пороховой продажи в целовальниках один, в старостах один, итого в службах находится 5 человек; из которых выбираются к питейным, к соляным и пороховым сборам, служат по году, а по другому волочатся за счетами. А в бытность нашу в оных службах привозные от города Архангельского вино и водка содержатся в наших руках и в то годичное содержание вину и водке являются не малыя утечки, а на течь у одного вина и водки имеется расположением на сто ведер по три ведра в год, а за излишнюю усушку и утечку деньги с нас взыскиваются по продажной чарочной цене. Також и соль присылается от поморских соляных промыслов на судах, которая полагается в колском остроге в амбары за присмотром колских воеводской канцелярии и ратуши и содержится за общими печатями. Оная соль во время привоза морем от морских штурмов весма сыреет и от той сырости соли находится великая утечка и усушка, а зачитывается оной соли всегда по двадцати по пяти пудов в год на тысячу пудов, а за излишнюю утечку и усушку взыскивают с нас, голов, денгами по указной продажной цене. Да мы же, посадские, возим подводы в зимнее и осеннее и вешнее распутные времена в четыре стороны на оленях, которых в прежние годы употреблялось по два и по три оленя в подводу, а ныне берут в одну подводу по пяти и семи и по осми оленей, а паче, что в колский уезд, иногда и без прогонов.[400] А когда, за умалением у нас оленей, наимущем посторонных людей с оленями до первого яму, на 70 верст, платим сверх прогонов по 20 копеек на оленя. И о вышеписанном Вашему Превосходительству Колскаго посада жители сим покорнейше представляем.
Февраля 20 дня 1767 года.
Представление это подписано, по просьбе Старосты Алексея Шлыкова и живущих в Кольском посаде, пятью жителями того же посада6.
Письмо губернатора Головцына к находившемуся в Архангельске физической экспедиции предводителю господину профессору и медицины доктору Ивану Ивановичу Лепехину
Государь мой Иван Иванович.
Сего февраля 28-го числа, в присланном ко мне из Кольской воеводской канцелярии репорте написано, что онаго месяца 7-го дня, по полудни в исходе первой половины седьмого часа, в тамошнем Кольском остроге было землетрясение, и по всему городу слышно было подземный гром на подобие едущих колясок по каменным или деревянным мостам, и в тож самое время был преужасный вихрь с презельным снегом; коего времени было с минуту часа, точию Божьим милосердием от онаго никакого нисколько и ничему повреждения не учинилось. А при подачи того репорта бывшей в самое то время в Коле посылалный отсель за некоторым делом архангелогородской губернской роты солдат Филипп Горбатый в дополнение того репорта сказкою у меня показал, что весь тот день, в коем упомяненное происшествие было, состоял пасмурный и шел снег и ветер во весь день был крепкий между запада и севера, а по Кольскому просторечию от Варенской губы; во время же землетрясения сильной был вихрь, удары же землетрясения или стук шел от западной к полуденной стороне. О чем не могу вас, государя моего, безвестна оставить, и оное сим предъявляя, с почтением есмь
Вашего Высокоблогородья Государя моего покорный слуга
Егор Головцын. Февраля 29 дня. 1772 года7.
Репорт Кольской воеводской канцелярии Архангельскому губернатору Головцыну
от 27-го ноября 1775 года № 597
«В нынешней осени, по дарованию Божью, в Кольской губе сельдей так много, что здешние обыватели все с большим удовольствием тех сельдей напромышляли, а ныне множество оных обсыхает по берегам в вышину в аршин, почему и находящееся в Коле жители не ловят и с берегов не берут; а по объявлению архангелогородского купца Андрея Герасимова, что он на Кольской губе связанными из подоннищних промышленных веревок неводами уловил шесть китов, которые величины например сажен до десяти, да и китов в оной губе премножество, и о таковом множестве сельдей и китов кольские жители, которые состоят от роду своего лет восьмидесяти, и те памятовать не могут, да и от дедов и прадедов своих о вышеписанном множестве сельдей и китов не слыхали. О чем [401] кольская воеводская канцелярия вашему превосходительству за известие репортует да сверх того, если промышленники будут здешнюю воеводскую канцелярию просить, чтоб из тех китов в городе кольском остроге топить на сало, допустить ли, или в тех местах приказать, — где уловлены, о чем от вашего превосходительства воеводская канцелярия просит повеления».
Нужно заметить, что еще и гораздо ранее Кольская губа была известна как место нахождения китов, и на этом основании император Петр Великий дал следующей указ кольскому коменданту (подлинный, за собственноручным подписом Его Величества, находится в архангельском губернском правлении):
«По получении сего прикажи промышленникам смотреть, когда кита на берег выкинет, тогда б они бережно обрали сало себе, а усы и кости не тронули и оставили так, как оные были, и о том бы объявили тебе. И как объявят, тогда приставь к тем костям караул и к Нам о том немедленно пиши, и тогда пришлем к вам такова человека, который может те кости порядочно разобрать по нумерам. И тогда отправь те кости и усы до Нюхчи с нарочным офицером».
Петр.
В 4-й день сентября 1724 года. В Санкт Питербурхе7.
Н. Голубцов
ПРИМЕЧАНИЯ
[№1, 7]
1 Главнейшими пособиями при составлении настоящего очерка служили: Гебель. «Наша северо-западная окраина — Лапландия», Русское судоходство за 1905 год, Озерецковский. Описание Колы и Астрахани, С.-Петербург. 1804 г. Дергачев. Русская Лапландия. Архангельск. 1877 г. Огородников Е. Мурманский и Терский берег по книге Большого Чертежа. С.-Петербург. 1869 г. Труды Архангельского Губернского Статистического комитета за 1865 г., книга I. Архангельск. 1866 г. Кроме того, автор пользовался делом архива Архангельского Губернского Правления о пребывании английского флота в водах Белого моря и Северного океана в 1854 и 1855 годах и секретными делами того же архива о ссыльных в Арханг. губернии.
[10]
2 В настоящее время Печенгский монастырь возобновлен на р. Печенге.
[13]
3 Говорим «по-видимому», потому что имеется документ, свидетельствующий, что по крайней мере, к концу откупа северных морских промыслов Шуваловым положение колян было далеко не цветущее, этот документ помещен нами в конце настоящей статьи под названием: «Наказ от жителей Кольского посада в Екатерининскую законодательную коммиссию».
[№5, 397]
4 Имена этих ссыльных следующие: Тимофей Мясников, Михаил Кожевников, Петр Качуров, Петр Толкачев, Иван Харчов, Тимофей Скачков, Петр Горшенин; Степан Абаляев, Панкрат Ягунов, Афанасий Чучков. Названия остальных двух неизвестны.
[399]
5 Начало «Наказа», трактующее об указе и манифесте об учреждении в Москве комиссии для сочинения нового уложения и о выборе к тому депутатов, как не представляющее интереса, опущено нами.
[400]
6 Сборник Императ. Русского Исторического общества, том 123, стр. 523–525.
[401]
7 «Арханг. Губ. ведомости» 1875 г. № 35.
© текст, Н.А. Голубцов, 1911
© OCR, И. Воинов, 2007
HTML-версия, И. Шундалов, 2007
