Статья секретаря Архангельской Казенной Палаты Н.О. Чулкова посвящена истории подготовки демаркации границ Норвегии и России 1826 года и подробному изложению экспедиции В.Е. Галямина (1794-1855) по установке пограничных столбов на Паз-реке и прилегающих территориях.
Чулков Н.О. К истории разграничения России с Норвегией //Русский архив. – 1901. – Кн.1. – С. 141–157.
К истории разграничения России с Норвегией
(По архивному делу Архангельского Губернского Правления 1822 года № 25 по 46-й описи).
[141]
Наш пустынный Мурманский берег спал еще девственным сном, когда в Финмаркене уже зарождались признаки широкой культуры, возникали города и крупные поселки, а на острове Вардэ стояла крепость с постоянным гарнизоном и замок, где жил губернатор. Образовав в 1814 году самостоятельное государство, норвежцы проникались сознанием своей народности и дорожили каждым клочком своего отечества. Их лопское население стало подвигаться под напором европейцев на Восток и широко разлилось по нашим пределам. Наши русские лопари — Нявдемские, Пазрецкие и Печенгские, выгоды которых прежде всего были нарушены появлением среди них норвежских лопарей, подняли крик.
28 Февраля 1822 г. Кольский земский суд рапортом донес Архангельскому Губернскому Правлению, что Кольский земский исправник Артемий Постников, в объезд свой «для осмотра положения лопарей Мотовского, Печенегского и Пазрецкого погостов, нашел проживающими в дачах оных, по мхам для пастьбы оленей, целые семейства людей, называющихся одни шведами, а другие норвежцами, говорящих и на лопарском языке». Лица эти отлучились из своих мест в различное время и не имели при себе никаких видов на жительство, кроме одного «на иностранном диалекте». Прибыли они в дачи указанных выше лопарей для пастьбы своих оленей, за отсутствием корма на месте своего жительства. Пазрецкие лопари жаловались исправнику, что «проживающие в дачах их норвежцы, доводят их до того, что они скоро не в состоянии будут оплачивать податей государственных; поелику оные, стадами своими оленьими, окармливая и обивая мох, лишают их возможности питать своих собственных оленей». Кроме этого лопари жаловались, что норвежцы эти «при всегдашней кочевке более имея удобности», облавливают в их дачах лесных зверей, а поставленные лопарями тенета разрушают под тем предлогом, чтобы в них не запутывались их олени. «Хотя и высылают их Пазрецкие лопари в свое местожительство, но оные не повинуются. И хотя, наперед сего, бывшим земским исправником Алаповым и были выгнаны, но, спустя несколько времени, паки возвратились».
[142]
Мотовские и Печенгские лопари терпели в своих дачах норвежцев потому, что, не имея в достаточном количестве собственных оленей, пользуются оленями норвежцев. Пользование это происходило следующим образом. Осенью берут несколько молодых оленей, кто сколько выпросить может, выучивают их возить тяжести, потом зимою исправляют на них свои надобности; а весною на пастьбу отдают их обратно; буде же во время пользования какой олень изгибнет, то лопарь платит за каждого двадцать рублей.
В виду всего этого исправник спрашивал: «что повелено будет с помянутыми пришельцами делать; позволить ли пм проживать далее в уезде, или выслать?» Но тогда, как и куда? Исправник указывал, что выслать их «без команды нельзя», так как они находят выгоду для себя кочевать в уезде; а между тем выслать необходимо, так как, по мнению исправника, от умножения этих норвежцев может быть опасность как для означенных «малолюдных погостов, так паче, для церкви, находящейся в лесу от погоста Печенгского в 5-ти верстах, с чудотворными мощами преподобного Трифона, в которой находится образов с серебряными ризами и прочего на немалотысячную сумму, а лопари в летнее время уезжают со всеми своими семействами более ста верст к морю для промысла рыбы, и при оной остается один престарелый сторож». Кроме того, исправник лично «дознал» еще и о неблагонамеренных поступках норвежцев против единственного имущества лопарей — оленей, совершать которые они легко могли, «пользуясь простотою лопарей». Эти неблагонамеренные проступки против единственного достояния лопарей проявлялись в следующем. Мотовские и Печенгские лопари, «имея самую малость оленей» при отправке, с наступлением лета, на промысел трески, отдают этих оленей, для совместной пастьбы, означенным норвежцам и шведам: последние же этих оленей убивали, мясо съедали сами, а шкуры продавали. На требование лопарей о возврате оленей они отвечали, что или этих оленей волки ели, или они сами погибли. И таким обманом они лопарей довели до того, что последние вынуждены брать оленей у первых на особых условиях, о которых сказано выше, при чем норвежцы снабжают их только такими оленями, «которых не находят сил сами изучить».
Жалуясь на эти «неблагонадежные поступки», Мотовские и Печенгские лопари просили исправника исходатайствовать перед правительством, чтобы при высылке от них норвежцев и шведов, последние удовлетворили лопарей оленями, хотя «дачею по одному оленю с каждого десятка, родившегося и вскормленного в дачах их лопарей, на принадлежащей обладанию их земле; ибо они пришли в уезд Кольский, не более имея у себя оленей, как половину противу нынешнего количества».
О всем этом Губернское Правление, 22 марта за № 3230, сообщило генерал-губернатору Архангельскому, Вологодскому и Олонецкому и вместе с тем представляло на благоусмотрение последнего, что Правление пред[143]полагает предписать Кольскому земскому суду объявить иноземцам, что «они должны оставить места сии и возвратиться в свое отечество, удовлетворив за приобретенные ими здесь выгоды по справедливому своему убеждению и соглашению местных жителей и что, в противном случае, правительство понудится употребить к высылке их меры принуждения». Объявление этого предполагалось возложить на исправника, «от благоразумия и способности которого Правление надеется иметь лучший успех».
В ответ на это, генерал-губернатор Клокачев 24 марта предложил Губернскому Правлению предписать Кольскому земскому исправнику отправиться в наши пограничные лопарские селения; и если найдет там норвежских и шведских лопарей, то объявить им, чтобы они, «ни мало не медля», оставили наши пределы, удовлетворив наших лопарей за причиненные им обиды, и «впредь бы не токмо обижать наших лопарей, но и входить в пределы Российской империи не осмеливались, в противном случае употреблена будет с ними сила». При этом г. губ. Клокачев предлагал Губернскому Правлению: во-первых, поставить исправнику на вид, что он может на первый раз выпроводить из уезда чужеземцев и без военной помощи, и. во-вторых, заметить ему, что напрасно он не отобрал обозначенного в рапорте иностранного вида, который можно было бы препроводить к их правительству.
Одновременно с предложением Губернскому Правлению, генерал-губернатор донес обо всем управляющему Министерством Внутренних Дел графу Кочубею и просил его войти в сношение с управляющим Министерством Иностранных Дел «о сообщении шведскому правительству, дабы оное пограничным с Кольским уездом своим жителям воспретило въезд в Российские пределы и приказало доставить нашим лопарям за все обиды удовлетворение».
Вскоре, 25 Мая, Клокачеву пришлось доносить Министерству Внутренних Дел и еще новое обстоятельство.
Кольские земский исправник донес Губернскому Правлению, что к нему поступило заявление лопарей Пазрецкого погоста о том, что уже около десяти лет, ежегодно, к ним приезжают из «Вардеугской крепости шведского владения около 15 человек военнослужителей», которые в принадлежащих им лесных дачах заготовляют «немалое количество» дров и увозят их на яхте в свою крепость. И хотя лопари неоднократно воспрещали означенным военнослужителям делать это, но «оные солдаты прещение их вменяют ни во что», и даже, сверх того, причиняют еще обиды «хищением для пищи себе пасущихся летом при море их лопарей оленей и овец». Исправник удостоверял, что действительно в даче Пазрецких лопарей, в расстоянии от Пазрецкого погоста во внутрь уезда по направлению к городу верстах в 25-ти, а от крепости в 70-ти, есть следы «величайшей порубки лесов»; при том и ныне тут находится заготовленных означенными солдатами не менее 50-ти сажень дров, предназначенных к перевозке, по обыкновению, в июне и июле [144] месяцах. В тоже время исправник указывал, что если разрешить продолжать означенным лицам вырубку леса, то, сверх указанной выше обиды лопарям, явится у самих лопарей нужда в лесе, растущем в их даче «не так в большом количестве по местоположению каменистому и тундристому».
Губернское Правление, доводя по содержанию этого рапорта до сведения генерал-губернатора, просило его войти в сношение, с кем следует, об удержании от своеволия военнослужителей Вардеугской крепости, что Клокачев и исполнил 25 мая, сообщив об этом как управляющему Министерством Внутренних Дел, так и управляющему Министерством Финансов. Кольскому земскому суду Губернское Правление предписало, чтобы суд, по приезде норвежских солдат за дровами, объявил им, что о вырубленных ими насильно дровах принесена начальству жалоба, и убедил их «оставить те дрова». Впоследствии, в сентябре месяце, земский суд, в ответ на это предписание, донес Правлению, что когда исправник Постников объявлял «шведским на границе норвежской военнослужителям» распоряжение Губернского Правления и убеждал их оставить вырубленные дрова, то они не только не согласились на это, но еще вновь приступили к вырубке дров для вывоза на будущее лето, которых и «насечено уже для сего по губе Ровдине в разных местах 109 кубических сажен и таковое же количество увезено в навигацию сего года».
В Петербурге к донесениям Клокачева видимо отнеслись горячо. Граф Кочубей и министр финансов граф Гурьев в сентябре месяце того же года отвечали Клокачеву, что норвежское правительство обещало нашему посланнику в Стокгольме инженер-генералу графу Сухтелену дать местному начальству наистрожайшее предписание об исследовании вышеупомянутых обстоятельств и о должном наказании виновных.
И, действительно, на 1-е февраля (по нов. ст.) 1823 г. в норвежском местечке Польмак было назначен съезд особой комиссии для выяснения обстоятельств названного дела. Со стороны России в этой комиссии должен был присутствовать исправник Постников. Комиссия не состоялась, так как Постников к назначенному сроку не явился; причиною послужило предположение Постникова, что съезд комиссии назначен на 1 февраля по старому стилю, почему он и прибыл к этому времени, а между тем норвежцы собрались на 1-ое февраля по новому стилю, и не найдя в Польмаке русского чиновника, выехали обратно.
Вскоре преемником вице-адмиралу Клокачеву1 был назначен Степан Васильевич Миницкий. Сей последний, перед отъездом своим из Петербурга, в июне 1823 г., получил два предложения: одно министра финансов Канкрина, а другое — министра иностранных дел [145] графа Несельроде. Первый сообщал, что шведское правительство, назначив для расследования дела относительно порубки леса военнослужителями Вардэугской крепости и о похищении ими лопарских оленей и овец особых комиссаров, находит нужным, чтобы обиженные наши подданные с свидетелями явились на границе и чтобы от нашего правительства отправлен был на место, для присутствования на следствии, русский чиновник.
Граф Несельроде препроводил Миницкому две ноты шведского поверенного в делах Кронеберга. В этих нотах говорилось, что на границе Норвегии и России, за полярным кругом, есть несколько малолюдных и почти невозделанных участков, с давних пор бесспорно принадлежащих короне норвежской. Это — селения: Нявдема (Neiden), Пазрека (Pasolg) и Печенга (Peisen). Почти со времени основания русского поселения в Коле, относительно этих мест возникли споры, начало которых относится к XVI веку, и споры эти никогда не были разрешены. Норвегия никогда не отказывалась от своих прав на них, и права эти еще недавно были предметом официального протеста, ради которого судья провинции Финмаркена ездил в Колу в определенные сроки. Жители этих мест платят подать как Норвегии, так и России. С незапамятных времен жители восточной части Финмаркена, а именно общины Вардэ и Вадсэ, собирали здесь сено, дрова и, главным образом мох для оленей, как вдруг, в прошлом году им было запрещено это со стороны одного русского чиновника, который отобрал у них орудия и грозил строжайшею карою, если они осмелятся снова вернуться. Само собою разумеется, что было бы желательно, установлением точной границы, в корне пресечь подобные недоразумения, слишком ничтожные, конечно, чтобы нарушить доброе соседство между державами, но могущие иметь пагубные последствия для заинтересованных частных лиц.
Не дожидаясь, однако, разграничения, поверенный в делах, ради жителей Вардэ и Вадсэ, могущих в сем ужасном климате погибнуть без дров и без пищи для скота, от голода и холода, и в виду краткости времени, в которое могут быть заготовлены необходимые припасы, просил дат им немедленно разрешение продолжать пользоваться по прежнему, не предрешая вопроса о правах, по правде сказать, крайне незавидными предметами их первой необходимости. Исполнение этой просьбы касается жизни и смерти жителей Финмаркена и (уверял дипломат) не имеет никакого значения для России, так как относится к пользованию естественными дарами пустыни (l'usufruit des productions spontanées de la nature dans un désert). В другой ноте уже делалось формальное предложение приступить к разграничению «нескольких квадратных миль дикого и непригодного к обработке края», при чем сообщалось, что уполномоченными для этого дела со стороны норвежской могли бы быть чиновники амтман Крог и полковник Хэгерман, командированные для расследования показаний о притеснениях лопарей и о вырубке леса.
Передавая эти ноты и указывая, что по содержанию их он имел счастие докладывать Государю Императору, граф Несельроде сообщает [146] Миницкому, что Его Величество по вопросу о разграничении соизволил, чтобы были собраны на месте сведения, «кои поставили бы в возможность судить о важности спорного участка земли, а также о необходимости и существенной пользе от предпринятия в сих необработанных и малообитаемых странах разграничения, требующего всегда издержек более или менее значительных». Относительно же пользования жителями Вардэ и Вадсэ дровами и мохом на указанной территории, на что Государю Императору благоугодно было обратить особенное внимание, Несельроде сообщал Миницкому, что Его Величество «желает, чтобы не было воспрещено жителям норвежских селений Вардэ и Вадсэ следовать введенному издавна обычаю добывать себе средства к существованию; а потому Его Величеству угодно, чтобы вы, по прибытии на место, исследовали причины, побудившие в прошлом году одного из наших чиновников принять меры противные сему обычаю, и учинили бы распоряжение, дабы, если только сие не будет сопряжено с значительным вредом для русских подданных, жители норвежских селений могли, впредь до нового повеления, продолжать беспрепятственно собирать в наших странах самонужнейшие для них припасы».
Граф Несельроде, указывая, с своей стороны, на необходимость скорейшего приведения в действие тех или других распоряжений по поводу всего изложенного, «поелику малейшее замедление подвергнет означенные селения самым ужасным лишениям в продолжение 9 или 10 зимних месяцев», писал Миницкому, что нужно «предупредить прения и насильственные действия между начальством и жителями пограничных селений и обеспечить русских и норвежцев в мирных средствах снискивать себе пропитание по прежнему и таким образом, как сие делалось до воспоследовавшего в прошлом году запрещения».
По содержанию этого сообщения, Миницкий еще из Петербурга поспешил предписать непосредственно Кольскому земскому суду немедленно разрешить, впредь до особого повеления, жителям пограничных селений Вардэ и Вадсэ «следовать введенному издавна обычаю» добывать себе в наших пределах мох и дрова и поручил ему доставить подробное сведение о границах с Норвегией, «и какие между пограничными жителями издавна существуют сношения и обычаи, в какие селения и места выезжают к нам норвежцы, в чьих дачах добывают дрова и мох, и поелику издревле уже вошло сие в обычаи, и норвежцам уже обойтись невозможно, от русских же подданных жалоб прежде не было, то и ныне сумнительно, чтобы норвежцы причиняли тем значительный вред нашим жителям». Сведения предписывалось собрать «со всякою основательностью и верностью», чтобы можно было судить о важности спора и о том, встречается ли необходимость назначать особых комиссаров для разграничения пределов и принимать к этому какие-либо меры «в сих отдаленных, необработанных и малонаселенных местах». О сделанном распоряжении Миницкий тогда же сообщил графу Несельроде.
[147]
В октябре 1823 года было получено извещение, что следственная комиссия действительно установила, что несколько солдат Вардэугского гарнизона убили в разное время русских оленей. Виновные подверглись дисциплинарному взысканию, а гарнизону было внушено впредь при рубке дров на русской стороне воздерживаться от захвата оленей.
Между тем Миницкий собрал и 22 декабря представил графу Несельроде следующие сведения.
1. Соседними с Норвегией селениями служат Нявдемский, Пазрецкий и Печенгский лопарские погосты. Жители этих селений, занимаясь летом рыбной ловлею, а зимой звериною и оленеводством, не имеют с норвежцами никаких торговых сношений, так как промыслы свои променивают на хлеб, привозимый летом из Архангельска. Норвежцы зимою изредка приезжают в эти погосты, но делают это без всякой надобности, а просто от праздности. Что же касается норвежских лопарей, то последние время от времени самовольно переселяются сюда из Вадзинской губы и живут по берегу моря в вежах и избушках; всех таких самовольно поселившихся оказалось до 7-ми семейств в дачах Нявдемских и до 10-ти в Пазрецких, по губам: Ровдинской, Пазрецкой и Косой. Лопари эти взяли с собою домашний скот, для которого в дачах косят сено. Летом они уезжают на другую сторону, под свой Вадзинский берег норвежского владения, для ловли рыбы, за скотом же следить поручают женщинам. Нашим лопарям норвежские лопари не позволяют рядом с собою ловить рыбу. Кроме этих, постоянно у нас живущих норвежских лопарей, еще до 11-ти их же семейств фильманов, имеющих стадо оленей до 10-ти тысяч, кочуют по разным местам в дачах Нявдемских, Пазрецких, Печенгских и даже Мотовских.
2. Рубку дров норвежцы производят ныне исключительно в Пазрецких дачах, а ранее рубили и у Печенгских лопарей.
3. Главный вред от кочевки норвежцев в наших пределах заключается в том, что они своими оленьими стадами вытаптывают огромные пространства мха, что со временем лишит наших лопарей корма для оленей, так как мох в этих местах снова вырастает не ранее 30 лет. Кроме того, норвежцы, при постоянной кочевке больше имеют удобства ловить лесных зверей; при этом они уничтожают у русских лопарей расставленные для ловли зверей тенета. и, наконец, ловят в вершине реки Пазрецких лопарей рыбу, которая должна бы служить на продовольствие самих пазречан.
4. Что же касается границы, то наши лопари утверждают, что она идет от Верес-Наволока (по-норвежски Bugönos), где при бывшем исправнике Фаддее Шестакове землемером Киселевым был поставлен из камня столб и проведена черта с Верес-Наволока прямо на Кольмись-гору, а от нея к вершине реки Нявдемы (Neiden), а оттуда в SW на Софронову тайболу. От Нявдемского погоста до этой граничной черты полагают примерно около 80-ти верст в сторону Норвегии. Норвежцы [148] же, основываясь на старинных картах, деланных еще во время состояния лопарей Нявдемских, Пазрецких и Печенгских в двоеданстве, полагают границею р. Паес, т.е. Пазрек. В земском же суде, по словам исправника Постникова, «никаких сведений при делах о границах не имеется, ниже самого плана уезду не находится».
Расстояние от Верес-Наволока около 200 верст вдоль берега мора до того залива, в который течет р. Печенга, занято лопарями, которые издревле норвежцам и России, как сами отзываются «вдруг платили» подать, называясь потому двоеданцами, а ныне между ними и никаких связей дли сношений в обычае нет.
На основании имеющихся сведений и официальной карты Архангельской губернии, Миницкий поручил Губернскому Правлению составить карту части Кольского уезда, прилежащего к Норвегии, которую и препроводил в Министерство. На карте этой граница с Норвегией была обозначена по Варенгскую губу и проходила с вершины этой губы через реку Паес, протоки и ручьи до озера Шведской Имандры, а другая шла от Верес-Наволока на Софронову тайболу. Кроме этого на карту были нанесены пункты, куда выезжают норвежцы для рубки дров и собирания мха, зимняя оленья дорога от Колы до границы, часовня св. Трифона, норвежские и русские лопарские селения, я была покрыта темно-зеленою краскою та часть уезда, на которой норвежцы пасут оленей, а в реках ловят рыбу.
Препровождая эту карту, Миницкий писал, что обозначенные на ней границы без всякого сомнения следует признать за положительные. Это подкреплял он следующими соображениями. Во-первых, что со стороны норвежского правительства до сих пор не было на эти границы споров; во-вторых, невозможно, чтобы наши лопари, при своей малочисленности, поселились на жительство в чужом владении по близости от военной крепости (Вардегус); в-третьих, что самые выезды норвежцев в пределы наши начались, для кочевья с оленьими стадами, в недавнее время, а для рубки дров только около 10-ти лет; в-четвертых, что лопари в сих странах обращены в христианскую веру преп. Трифоном в XVI веке; и, в-пятых, в жалованной грамоте царя Ивана Васильевича, данной пр. Трифону (Печенгскому монастырю) 22 Ноября 1556 года, между прочим, упоминается, что пожалована Печенгскому монастырю вместо руги на пропитание в вотчину морская губа Нявдемская, следовательно еще в те времена место это принадлежало России.
Почти одновременно с ответом Миницкого было получено в Петербурге по вопросу о разграничении заявление шведской миссии. В заявлении этом говорилось, что погосты Нейден (Нявдема), Пасвиг (Пазрека) и Пейссер (Печенга) должны считаться погостами общими (foelles districter); что исследовать начало взаимных притязаний обоих государств на эти земли и объяснить, каким образом в сих местах россияне мало-помалу распространились к Западу, значило бы отдаляться от настоящего дела или бесполезно запутать его. Главнейшая цель сего дела со стороны [149] Норвегии есть доброе соседство и желание прекратить всякие местные споры; а потому должно условиться о форме раздела спорных погостов и произвести этот раздел таким образом, чтобы река Пасвиг составила между обоими государствами границу, которая пойдет вверх по сей реке до определенного пункта, с коего должна быть проведена черта до самой той, где начинается старая, определенная уже граница, между Норвегией и тою частью Шведской Лапландии, которая ныне состоит во владении Россия и принадлежит к великому княжеству Финляндскому. Затруднения, могущие при этом случае представиться, не будут, по-видимому, иметь особенной важности, тем более, что если бы вследствие сего раздела весьма малое число Российских лопарских семейств досталось на часть Норвегии, им предоставлена будет полная и совершенная свобода в отправлении богослужения их.
Граф Несельроде, сообщая Миницкому о содержании этого заявления, просил высказать свое о нем мнение и положительно уведомить, составляет ли существенную важность разница между пограничным рубежем, отделяющим уже, по донесению Миницкого, Русскую Лапландию от Норвегии, и между тою чертою, которую предлагает Шведская миссия, и должны ли мы будем, соглашаясь на это последнее разграничение, уступить норвежскому правительству значительное число семейств лопарских.
При этом граф Несельроде присовокуплял, что нужно также знать, во-первых, в какое время проведена пограничная черта от Верес-Наволока до Софроновой тайболы и каким образом сия черта могла быть означена на самом месте, в таком краю, где суровость климата и неровности земли препятствовали чиновникам произвести какое-либо разграничение, и, во-вторых, не служит ли в пользу нашего права на обладание сим краем то обстоятельство, что большая часть норвежских селений, находящихся на спорной земле, и даже некоторые из оных, состоящие по ту сторону вышеупомянутой пограничной черты, имеют названия русские, как-то: Песково, Сухогубска, Долгогубска, Верогуба, Юрики и пр., и почему эти селения, находящиеся на земле, признаваемой от нас самих не принадлежащей России, имеют однако названия русские.
Все эти сведения, добавлял гр. Несельроде, угодно иметь Государю Императору, дабы по оным можно было судить о настоящем состоянии сего дела и о предложениях шведского правительства.
Вследствие этого были собраны следующие сведения о нашей границе.
1. Высочайшим указом 11 Октября 1764 г. бывшему губернатору генерал-майору Головцыну было предписано сделать рассмотрение о разделении городов и уездов по способности и с выгодою жителей. Вследствие того, между прочим, поступил рапорт из Кольской воеводской канцелярии от 9 декабря того же 1764 г., за подписью премьер-майора Матвея Абатурова, в котором писано: «По присланным в прошлых 1760 марта 3-го и в 1761 годах февраля 6 дня указам из Правит. Сената, учинено Кольскому уезду описание, а для сочинения географического атласа [150] 1761 года Августа 27 дня отправлено при доношениях в Академию Наук и в Сухопутный Кадетский Корпус, в котором значится между прочим: От Сонгельского погоста, который смежен со Шведскими двоеданными и Нандровскими лопарями, до Нявдемского погоста лесами, болотами, озерами и горами 150 верст, который смежен с Королевско-Датскими Финмарцами; от Нявдемского погоста до Кольского острога в окружности окиан-морем 200 верст, далее от г. Колы до Мотовского Лопского погоста 90 верст, а от Мотовского через Печенгский, Пазрецкой и Нявдемской погосты до межи Датских Финмарцов, до разделяющего Сергия Каменя 200 верст; от Нявдемского погоста до межи Шведских двоеданных лопарей до разделяющей Кошней горы и до разделяющего Невелева озера 60 верст, и к погостам сим Печенгскому, Пазрецкому и Нявдемскому пришли Датские Финмарские заливы, в которых оных погостов лопари промышляют рыбу треску и за те воды платят Королевско-Датскую дань по два векуя с человека, в каждый год, сухой рыбы трески, что означает 1 пуд 5 фунтов.
2. В Архангельской портовой таможне имеется предписание от 10 Июня 1801 г. бывшего министра коммерции князя Гаврила Петровича Гагарина об учреждении в Архангельской губернии по Мурманскому берегу трех таможенных надзирательских застав; третья застава назначена от Цып-Наволока до Норвегской крепости Вардгоуза и до Датского местечка Вассина на расстоянии 205 верст. Сии надзиратели, по прошествии лета, дабы не оставались праздными, для надзора же за привозимыми по сухой границе товарами могут и на зимнее время также распределяемы быть по трем дистанциям; между прочим 3-я дистанция назначена быть в Нявдемском погосте, как в рассуждении пограничности оного с норвежской Лапландией, так и ближайшего по реке Паюсу жилища Датских подданных.
3. По сообщению Казенной Палаты, состоящие в числе Российских казенного ведомства крестьян бывшие двоеданные лопари, жительствующие в погостах Печенгском, Пазрецком и Нявдемском, подати в казну платили наравне с прочими российскими крестьянами, да с давних лет платили же короне Датской дани по 1 р. 50 к. с каждой мужеска пола ревизской души, присыланному из пограничного Датского местечка сборщику, за то, что к оным погостам прилегают Королевско-Датские Финмаркские заливы, в которых оных погостов лопари промышляют рыбу треску, а платят ли они ныне ту подать, или прекратилась оная, когда и по какому предписанию, о том по делам Казенной Палаты сведения не имеется.
4. Губернский землемер представил имеющуюся у него в делах часть карты о Кольском уезде, деланную в давних годах, где означаются и места границы с Норвегскою и Шведскою Лапландиею, и скопированную им карту тоже Кольского уезда из Российского академического атласа, в 1745 году отпечатанного. Также от директора губернской гимназии Сильвестрова получена карта Европы, изданная в 1743 году на фран[151]цузском языке. Из всех оных положение границы значится на реку Паес и через озеро Енарапы, а по-российски — Имандры.
Тот же землемер составил карту Кольского уезда с означением места, куда к нам теперь выезжают норвежцы для рубки дров и пасут стада оленей.
5. На той стороне реки Пазреки, которую шведское правительство или барон Пальмстиерн мыслят со своей стороны положить границею, имеется из давных времен построенная деревянная церковь во имя святых Бориса и Глеба. Кольский мещанин Шабунин, занимающийся в местах, обитаемых лопарями Пазрецкими и Нявдемскими, рыбными промыслами, объявил, что на имеющемся в оной церкви кресте значится надпись, с которой имеемый список представил, а в оной значится: «крест сей сооружен у церкви той в лето 7073 (1565) месяца июля 4 дня, на память. А святил церковь сию игумен Иларион при начальнике Трифоне». Следовательно, 258 годов прошло, как церковь сия тут построена. Также имеется в оной антиминс, означающий год 7141 (1633).
Тот же Шабунин объявил, что ему известно из слов лопарей, что на Верес-Наволоке имеется в означение границы с Норвегскою Лапландиею куча накладенных камней, а о селениях за рекою Нявдемою, носящих имена как бы русские, Песково, Сухогубска и проч» он ничего сказать не может, но что живут там норвежские, так называемые, фильманы. Согласно сему говорит и Архангельский мещанин Гаврило Плотников, имеющий промыслы рыбные в местах Нявдемских лопарей.
6. В давние времена, как из нижеписанного значит, построен был по реке Печенге монастырь, основатель которого был преп. Трифон, мощи которого покоятся ныне в пустыне по оной реке находящейся; сей человек вселился здесь еще в те времена, когда тутошние лопари находились в идолопоклонстве, а 7065 году (1557) ноября в 22 день от царя Иоанна Васильевича пожалована была грамота тому преподобному на исключительное обладание тут многими угодьями, которая при сем прилагается. Из оной явствует, что пожалованы в вотчину морские губы: Мотавская, Лицкая, Урская, Пазрекская и Нявдемская, в море ловли и морской берег, земля, острова, реки и малые ручейки с верхотинами и тонями и горовными местами, пожнями, лесами и звериными головищи и лопарями, которые наши данные в той Мотовской и Пазрецкой губе ныне есть и впредь будут и проч.
Все эти сведения генерал-губернатор Миницкий 15 января 1825 г. сообщил министру Иностранных Дел. При этом, с своей стороны, Миницкий присоединял, что из всех вышеприведенных сведений и документов довольно доказывается, что места, кои занимают населением лопари Печенгского, Пазрецкого и Нявдемского погостов, непосредственно принадлежали и принадлежат России. Могла ли быть выстроена церковь в 1565 году и ныне существующая за рекою Пазрекою, когда бы не принадлежала земля та России? Но берега при море, противу погостов сих [152] заняли не в давние перед сим разные годы самовольно вошедшие норвежские лопари, которые в стеснение промышленности наших, имеемых оленей кормят по разным местам в дачах сих погостов. Согласно сим доводам о принадлежности мест сих России и на картах, изданных в 1743 и 1745 годах, граница между Россиею и бывшею Датскою Норвегиею значится за Верес-Наволоком и губою сего названия далее на реку Паес, впавшую в бывшую Шведскую Финляндию; река Пазрека на карте Российской» с которой землемер снял копию, наименована Пас, а что Кольский исправник в рапорте от 19 Июня 1822 г. выразил так: норвежцы якобы полагают границею реку Паес, то есть Пазреку, то из сего видно, что реку сию Пазреку именуют Паес норвежцы, но собственно Паес-река далее Нявдемы, как явствует из карты. Посему, ежели согласиться с желанием норвежского правительства, чтобы поставить границею реку Пазреку, значило бы уступить и места, и жителей в оных, составляющих достояние России; хотя места сии и малолюдны, но горние, а более рыбные тут при берегах ловли, и по рекам промыслы рыбы семги служат к довольствию жителей всей Архангельской губернии и соседственной Вологодской, для коих ездят туда промышленники не токмо из поморских мест и из Колы, но и из самого Архангельска, имея издавна свои там для промышленности заведения и взаимные по сей части с лопарями связи. Посему, в прекращение до ныне происходящих споров надлежит обоюдно признать и положить границею, уступая место под названием Верес-Наволок в пользу Норвегии, губу сего наименования, как залив естественно определяющий пределы земель. По губе сей произрастает и лес, и мох, равно как и по заливу Варзенскому, где норвежские жители могут довольствоваться оным. В соблюдение доброго соседства ожидать надлежало бы со стороны Шведского правительства согласие на сие.
В ответ на свое сообщение Миницкий 14 июня того же 1825 г, получил письмо управляющего Министерством тайного советника Павла Дивова. Последний писал Миницкому, что полученные сведения он имел счастие докладывать Государю Императору и что Его Величество, по соображению со сведениями, полученными по сему же предмету от шведского посланника, соизволил признать нужным отправить на место одного из офицеров по квартирмейстерской части, с тем, чтобы он вместе с комиссаром, который отряжен будет от шведского правительства, вошел в точнейшее исследование местного положения земли и приготовил бы все нужное к разграничению, для произведения оного сообразно взаимным удобностям. Для сего избран подполковник свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части Галямин, который уже снабжен по сему предмету надлежащим наставлением и отправится на место, когда шведское правительство назначит с своей стороны комиссара и коль скоро соглашенность будет о месте, где должны съехаться оба сии чиновника. Кроме относящегося до границ дела, комиссарам сим поручено будет [153] войти в исследование споров, возникших между Российскими и норвежскими лопарями, и положить конец распрям их.
Со стороны шведского правительства были назначены комиссарами: полковник Шперк, майор Мейлендер и один инженерный офицер. Съезд комиссаров должен был произойти в Коле.
31 Мая 1824 года мы видим подполковника Галямина уже в Архангельске ходатайствующим перед генерал-губернатором Миницким об оказании содействия в деле, для которого он командирован. Миницкий немедленно сделал надлежащие распоряжения. Так, начальнику Кольской инвалидной команды подпоручику Васильеву, через бригадного командира полковника Соколова, было предложено отпустить Галямину нижних чинов хорошего поведения и расторопных, сколько будет ему нужно, при одном исправном унтер-офицере. Кольскому исправнику предписывалось, чтобы он, вместе с переводчиком, знающим тамошний язык, находился при Галямине во все время его пребывания, а Кольскому городничему указано было озаботиться «о приличных квартирах».
Для отправки Галямина в Колу, в виду больших неудобств и значительных затруднений при проезде по почтовым станциям, было зафрахтовано у Архангельского купца Степана Попова парусное мореходное судно, которое вместе с кормщиком и 6-ью человеками команды, должно было находиться в распоряжении Галямина все лето. В счет условленной за это с купцом Поповым платы — 2000 рублей, поступали причитающиеся Галямину прогоны на 5 лошадей, на расстояние от Архангельска до Колы — 1041, оттуда до границы — 300 верст и обратно в Архангельск, всего 2682 версты, считая по 5 коп. на версту и лошадь — 670 руб. 50 коп. ; недостающая же сумма, 1329 р. 50 к., была покрыта из кредита «на непредвидимые и экстренные по губернии расходы».
6 июня подполковник Галямин вместе с прапорщиком Вейкартом и двумя нижними при нем служителями отправился в Колу, куда благополучно и прибыл 22 июня в 3 часа дня. В Коле в это время уже находились норвежские комиссары — полковник Шперк, майор Мейлендер и инженерный офицер Павлодан, приехавшие сюда на собственном гребном судне еще 16 июня в 6 часов пополудни, как это видно из донесения городничего.
26 Июня, в 2 часа пополудни, при способном ветре все вышеозначенные лица, за исключением Вейкарта, вместе с кольским исправником, двумя служителями из внутренней стражи, на судне отплыли из Колы к границе с Норвегией. Вейкарт же, по случаю болезни, остался в Коле. Так как местный штаб-лекарь Дзяков в это время находился в уезде для прививки детям оспы, то, по распоряжению Галямина, за ним, для лечения больного Вейкарта, был отправлен нарочный.
Результатом съезда комиссаров явилась конвенция, заключенная в Петербурге 2/14 мая 1826 года (Конвенция эта напечатана во «Втором Полном Собрании Законов», т. I, 1826 г. № 302, стр. 408–412).
[154]
Конвенцией этой, для сохранения того доброго согласия, которое соответствовало бы связям дружбы и доброго соседства, было положено принять меры для преграждения споров, происходивших иногда от того, что не было точного постановления о границах между Россией и Норвегией в лапландских погостах, известных под названием faelleds-districter (общие погосты). В этих видах, посредством взаимновыгодного разграничения были установлены рубежи для разграничения владений и выработаны правила для пограничных сношений между обитающими там лапландцами. Статьею 1-ю конвенции постановлено: «Поелику трактатом, заключенным в 1751 г. между Швецией и Данией определена граница черты, долженствовавшей отделить Швецию от Норвегии, то та же самая черта остается неприкосновенною, поколику она служит ныне границею между великим герцогством Финляндским и королевством норвежским, то есть от места, где начинается новая граница, установленная актом разграничения 8/20 Ноября 1810 г.2 до точки, именуемой Кольмизойве-Мадакиешса. От этой последней точки, граница, отделяющая Норвегию от России, согласно 2-й ст. конвенции, должна проходить по горам: Рейза-гора и Рейза-Ойве до Гелмозио. Отсюда, по течению Пасвига (Пазрека) и по озерам, образуемым этой рекой, до церкви Бориса и Глеба, находящейся на левом берегу Пасвига. Церковь эта, с пространством земли на одну версту в окружности, принадлежит России. За версту от церкви к северу, граница переходила Пазреку и направлялась к юго-востоку до озера, из которого вытекает Лакс-Елв, а отсюда до точки, где составляется из трех малых источников река Якобс-Елв (Ворьема). От этого места черта разграничения последует по Якобс-Елву до впадения ея в Ледовитый океан близ Якобсвига.
Везде, где реки Пасвиг и Якобс-Елв будут составлять границу между Россией и Норвегией, стержень сих вод будет пограничною чертою. По озерам, образуемым рекою Пасвигом, чертою разграничения назначается их середина и по самой большой глубине их. Все островки на помянутых реках и озерах, образуемых Пасвигом к востоку от сей черты, будут принадлежать России, а лежащие от той же черты к западу, будут принадлежать к Норвегии.
Король норвежский навсегда отказывался от всяких притязаний на земли, принадлежащие России и находящиеся за чертою разграничения (ст. 3). Норвежским семействам, живущим на землях, переходящих к России, а равно и русским, поступающим под норвежское правление, предоставлялось или оставаться на своих местах, или, в течение 3-х летнего срока, переселиться на землю другой державы (ст. .5). И тем, и другим, если бы они остались на своих местах, предоставлялась свобода богослужения, для чего русским лопарям, переходящим в подданство Норвегии, разрешалось по прежнему ходить в церковь Бориса и Глеба, с тем, [155] чтобы они участвовали в содержании служителей этой церкви. Равным образом и норвежцам, остающимся на русской земле, дано позволение ходить в церкви норвежские, с участием в содержании духовенства этих церквей, до тех пор, пока на русской земле не будет выстроена для них церковь (ст. 6).
Разрешалось этим семействам, также, в течение шести лет ходить на землю другой державы для производства там, по прежнему, рыбной и звериной ловли, соображаясь однако с правилами внутренней полиции и таможенными учреждениями. Впрочем, оговаривается конвенция, мера эта, как следствие одной только попечительности высоких договаривающихся держав о благосостоянии обоюдных их подданных, коренных в вышеупомянутых погостах жителей, подлежит обсуждению впоследствии или для дальнейшего ея утверждения, или совершенного уничтожения. И если по истечении шести дет никакого постановления по сему делу не состоится, то права производить на чужой земле рыбные и звериные промыслы прекращается. В этом праве не могли участвовать вновь поселяющиеся в спорных погостах семейства лопарей (ст. 7).
Пастьба оленей на землях другой державы строго воспрещалась (ст. 8), Реки: Ворьема и Пазрека объявлялись свободными для судоходства, сплава леса и рыбной ловли (ст. 9).
*
Согласно 4-й ст. конвенции, в продолжение лета 1826 года, надлежало обозначить в натуре черты границы. Для исполнения этого дела со стороны России, начальником Главного Штаба Его Императорского Величества были командированы прежние лица: Галямин, состоявший в это время уже подполковником не свиты Его Величества, а Петровского пехотного полка, и прапорщик Вейкарт.
30 мая 1826 г. Галямин находился в Архангельске, чтобы отсюда следовать по назначению для исполнения возложенного на него поручения. По его требованию Губернским Правлением были приисканы и наняты нужные для работ по установке столбов два каменотеса и кузнец (Зимин, Рогатов и Угрюмов) для делания и исправления инструментов, с платою: первые двое по 100 рубл., а последний 80 рубл. в месяц, со дня отправки из Архангельска. Сверх этих лиц, «по неотысканию из вольных людей человека, который бы разумел резать на камне слова», был потребован Галяминым из подвижной инвалидной команды унтер-офицер Василий Афанасьев. Последнему, в виду его заявления, что он не имеет нужного для работ одеяния, кроме казенного мундира, и что «там в отдаленности ему нужно пропитание», было выдано 30 рублей. Для производства работ были взяты со собою: купленные у купца Полежаева 3 железных молота, весом 1 п. 30 ф., по 8 р. за пуд, на 14 руб.; 30 фунт. лучшей стали для инструментов каменосечения, по 50 коп. за фунт, на 15 руб.; 3 п. 25 ф. железа полосового, по 5 р. за пуд, на 18 р. 121/2 коп.; 8 п. 30 ф. четворогранного по 6 р. за пуд, на 22 р. 50 к.; 2 широких [156] топора — 2 р. 40 к.; 4 заступа —4 руб., и 1 большой напилок—2 р. 75 к.; у мещанина Николая Баженова: 20 четвертей угля, по 50 коп., на 10 рубл. и 20 рогожных кулей, по 15 коп.— 3 рубля. Кроме этого были взяты с собою два кузнечные инструмента, один — у вдовы мореходского сына Дмитриева «из прокату» по 15 р. в месяц, а другой куплен у кузнечного мастера Леонтьева за 33 р. 57 к. Как оказалось впоследствии, весь расход по найму рабочих и закупке материалов обошелся в 715 р. 341/2 к. 6 июня Галямин на военном бриге под командою капитан-лейтенанта Шапырева отправился из Архангельска к границе с Норвегией, где и приступил к работам. Последние к 11 июля были закончены. Между прочим, в следующих местах были сооружены и поставлены пограничные столбы с досками: № 349 — близ озера Недго через ручей Репан у горы Кольмисойве (Мадакиетска), № 350 — на линии к озеру Никольскому. № 351 — у озера Нявдемского, № 352 — близ ручья Редаш, № 353—на Рейзе-горе, № 354 — от верхотины Пазреки — Норая-ворам, № 355 — при падении ручья Нихчь в реку Пазреку, № 356 — в версте у церкви Бориса и Глеба по реке Пазреке и № 357 — в прямом расстоянии в землю к Норвегии. № 358 — в равном же протяжении к северу, № 359 — у реки Пазреки по другую сторону помянутой церкви, № 360 — за Пазрекою близ озера Нейд, № 361 — через Нейд на горе Безымянной, № 362 — на верхотине реки Ровдемы или Ворьемы и № 363 — на устье при впадении Ворьемы в море.
Окончив все работы к 11 июля, Галямин до 23 июля находился в м. Вадсэ, откуда, вместе со шведскими комиссарами, на том же бриге отправился в Архангельск, а из этого последнего на почтовых лошадях 17 августа выехал в Петербург с подполковником королевско-норвежской службы Мейлендером и свиты Его Императорского Величества но квартирмейстерской части прапорщиком Вейкартом.
В Архангельске Галямин, возвращая Губернскому Правлению рабочих, между прочим заявил, что они вели себя очень хорошо и исполняли в точности все им поручаемое, что много споспешествовало к скорому окончанию вверенного ему поручения.
Участники экспедиции Галямина были щедро награждены Государем. Кольскому исправнику, титулярному советнику Постникову, расторопностью и деятельностью своею способствовавшему к скорому окончанию поручения, пожалован бриллиантовый перстень. Сумский мещанин, Петр Тарасов, за усердие и бескорыстие, оказанные им при отправлении в Колу и Вадсэ, был награжден серебряною на Анненской ленте медалью для ношения на шее. Унтер-офицеру Василью Афанасьеву за оказанные им в работе при установке пограничных столбов отличное усердие и неутомимость, было выдано из Государственного Казначейства 300 рублей.
Не менее щедро, без сомнения, был награжден и сам Галямин за понесенные им труды; но в чем состояла эта награда, мы не нашли в деле указаний.
[157]
Относительно деятельности Галямина Кольский земский суд в 1828 году доносил Губернскому Правлению следующее. По приезде в этом году Кольского исправника Кривковича на старую границу, лопари Нявдемского и Пазрецкого погостов единогласно объявили, что они в бытность подполковника Галямина в оба раза, т.е. в 1825 и 1826 годах, старались показать ему старую границу и просили рассмотреть оную подробно; но Галямин не обратил на сие никакого внимания и далее стоящей по р. Паз-реке церкви Бориса и Глеба в первый раз, т.е. в 1825 г. нигде не бывал; проходили же для проведения нынешней черты с нижней шведской стороны и с верхней от р. Ворьемы только одни норвежские комиссары и присоединились к Галамину у означенной церкви. В следующий же 1826 год, он, Галямин, до постановления пограничных теми же комиссарами знаков, все время находили[сь] в местечке Васин норвежского владения.
Сообщая эти сведения генерал-губернатору, Губернское Правление обращало также внимание на то обстоятельство, что с снятых при разграничении планов Галямин не оставил никаких копий ни в Архангельске, ни в Коле.
Неудивительно, поэтому, что Архангельский губернатор Бухарин в своем представлении министру внутренних дел от 14 июня 1828 г за № 1301 писал, что разграничение, произведенное Галяминым, послужило только поводом «к насильственному завладению со стороны норвежских жителей даже общих (с русскими) рыбных ловель»; что, не доверяя этому разграничению, он испрашивал у генерал-губернатора сведений, на которых основывался при разграничении подполковник Галямин, и ответ генерал-губернатора только подтвердил, пишет Бухарин, «сомнение его о деле, как кажется, пренебреженном в здешнем краю» и доказал «неведение здесь весьма интересного действия Галямина».
октябрь 1900.
N. и Н. Чулков.
ПРИМЕЧАНИЯ
[144]
1 Алексей Федотович Клокачев, род. в 1768 г., ум. 2 января 1823 г. в Вологде, лицо любопытное и по его отношениям к императрице Марии. — П[етр] Б[артенев].
[154]
2 Акт этот напечатан в Первом Полном Собрании Законов, т. XXXI, 1810 г. № 24, 413.
Ссылки по теме:
О жалованной грамоте Печенгскому монастырю:
© текст, Чулков Н.О., 1900
© HTML-версия, Шундалов И.Ю., 2008
